Смерти смотрели в лицо

— И я об этом подумал,— отозвался Вербоноль. Затем с Ломоносовым зашел за мастерскую, показал на бочки с бензином.

— Канистру оттащи к легковым,— прошептал он.— Плесни немного.

Достал из кармана брюк небольшой, похожий на кусок туалетного мыла пакетик, подложил его под бочку с бензином.

— А это вам,— сказал Андрей Андреевич, вытаскивая из другого кармана два тонких мотка бикфордова шнура. Подал Грише и Жене.— Минуты на три хватит. За это время уйдем.

...Они стояли возле моста через металлургический завод. Черный столб дыма поднялся сперва в одном месте, потом взметнулся в другом, раздался взрыв, и гараж запылал. К приезду пожарных десять машин были обуглены и покорежены.

Граф нервничал. Он то смотрел в окно, то поворачивался к собравшимся следователям. Пытался скрыть свой гнев, ибо считал его врагом разумных решений и признаком бессилия. И все-таки он был взвинчен. Поспешный допрос и немедленный расстрел рутченковской группы не помогли уничтожению подпольщиков, наоборот, создавалось впечатление о еще большей их активности и смелости. Какое к черту впечатление! Факты, сплошные факты! Одному провидению известно, почему Берлин так мягко отреагировал на взрыв прифронтового склада. А может, еще последуют выводы? Комиссару Майснеру сошло с рук, так как он в Сталино недавно, но успел раскрыть и уничтожить две группы бандитов: в конце февраля окружил подпольщиков в доме на Скотопрогонной и сжег их, а в конце апреля напал на следаявдеевской группы, арестовал и расстрелял 26 человек. Граф и его новый шеф штурмбанфюрер Кюртинг доложили в Берлин, что подорвавшие склад признались и расстреляны. Но в действительности подпольщики на допросах молчали, и кто совершил диверсию, Граф не знал, и это не давало ему покоя.

— Бандиты обнаглели, господа следователи,— сказал он, сдерживая себя,— Начали с окраин и подобрались к центру города. Позавчера сожгли военный гараж, сегодня ночью на Калиновке в грязной воде всплыло два трупа офицеров. Листовки, как мошкара, появляются в разных концах города. Мало этого, они попадают в карманы начальников полиции — на первом участке и на вокзале.

Оберштурмфюрер стал повышать голос и, вдруг замолчав, отвернулся к окну. «Не хватает, чтобы я сорвался на крик,— подумал он.— Но они орудуют под самым носом. Проклятый город. Комендант пригрозил написать докладную о гибели офицеров».

...Андрей Андреевич выследил на Калиновке офицеров, которые поселились у одинокой старухи. Позавчера часов в десять вечера он, Борисов и Оленчук пошли на квартиру к старухе. Постучали.

— Патруль, проверяем жителей,— сказал по-немецки Вербоноль.

За столом, уставленным закусками и винами, сидели без кителей два изрядно выпивших немца.

— Добрый вечер, господа,— обратился к ним Андрей Андреевич.— Простите, служба. Ищем дезертиров.

Борисов и Оленчук обошли стол и стали позади офицеров. Вербоноль вытащил пистолет и скомандовал:

— Встать. Руки за голову.

Им связали полотенцем руки, набросили на плечи кители и застегнули на верхние пуговицы. Темной тропкой повели к Кальмиусу.

Но Граф не знал этого, как и не знал того, что в концлагере на Стандарте служащие охраны Матросов и Рыбалко по заданию Вербоноля связались со словаком Юзефом, заведующим оружейным складом. Словак согласился давать им винтовки и патроны, но выносить их не было возможности. Тогда решили фиктивно женить Рыбалко на девушке, живущей рядом с лагерем. Матросов за шнапс выпросил у коменданта разрешение на женитьбу.

Брак зарегистрировали, и Рыбалко стал ежедневно ходить к «жене», вынося из лагеря винтовку и патроны.

Многого не знал оберштурмфюрер. Сейчас перед ним были матерые фашисты — немецкие палачи и их пособники. Хотя они творили одно черное дело, но в кабинете сидели по разным сторонам. Слева — старший политинспектор Зиберт, рядом с ним — начальник четвертого агентурного отдела Ортынский, молодой красивый мужчина с хитринкой в глазах. Еще левее — следователи Ляунштайн, Винкен и Энкель. У правой стены расположились русские следователи Юрий Щербаков, круглолицый, казавшийся мальчишкой, но с высокомерной осанкой человек, Анатолий Чеклуев, неопределенного возраста и с тусклым взглядом, и Михаил Слезовский.

Граф повернулся спиной к окну и стал рассматривать своих сотрудников. За каждым из них стоят сотни агентов, доносчиков, осведомителей. Они и сами не прочь утопить друг друга, лишь бы выслужиться перед начальством. «Естественный процесс борьбы,— подумал гестаповец.— Борьба за жизнь. Так было, так будет вечно. А разве Германия борется не за жизнь, не за жизненное пространство, чтобы раз и навсегда обеспечить себе изобилие? Не Гитлер, так другой великий фюрер начал бы эту борьбу. Кто-то должен погибнуть. Это непреложный закон развития, предписанный свыше. Но мы должны ускорить этот процесс».