Смерти смотрели в лицо

В окнах застыли ранние январские сумерки. Ирина Васильевна закрыла медпункт и направилась к главной проходной. Перешла мостик через притихшую Бахмутку и, минуя клуб, остановилась у домика Чернова. Легонько постучала в дверь. На пороге появился Иван Михайлович.

— Милости прошу к нашему шалашу,— пригласил он. В комнате, уставленной фикусами и столетниками, сидели Аввакумов, Холошин и незнакомый Чистяковой моложавый мужчина. Хозяин обвел взглядом присутствующих и опустился на стул с высокой гнутой спинкой. Чуть волнуясь, глухо сказал:

— Вот мы и собрались, товарищи. Дело опасное, смертельное предстоит нам совершить. Наш завод не должен работать на чужеземцев.

— Но ремонтно-механический уже на ходу,— перебил Костя.

— Пока там делают камельки для фронтовых землянок,— ответил Чернов.— В цехе должен быть наш человек. Специалист-токарь. Ну, хотя бы,— он повернулся к Холошину.— Хотя бы Иван Иванович.

— Как? — воскликнул тот и приподнялся со стула.— Работать на немцев?

— Не работать, а вредить.

— Но меня знает почти весь завод. И вообще, кто меня оформит без документов?

— Если спросят, скажешь, что из партии исключен, воевать за Советы не хотел, потому и дезертировал,— строго проговорил Иван Михайлович.— Хочешь сделать добро народу, прикидывайся угодливым для новой власти... Подойдешь к мастеру Прокурову, скажешь, что я прислал.

— Ну, если так...— согласился Холошин.

— Тебе, Иван Иванович, нужно разведать обстановку в цехе. А потом мы решим, что предпринять.

Ирина Васильевна слушала разговор мужчин и думала о Богоявленской. «Может, ее друзья вот так же намечают план борьбы. Придет время, и они позовут меня... Но чем я смогу помочь здесь?» От мыслей ее от-влекли последние слова Чернова:

— Думаю, что главный вопрос решен. Жизнь подскажет, как нам поступать дальше. Следующая встреча в четверг.

Расходились по одному, скрываясь в темных переулках Ларинки, притихшей, словно отрешенной от происходящих событий.

Холошин с помощью Прокурова оформился в цех токарем. С месяц присматривался к обстановке. В мастерской было четыре токарных и два строгальных станка. К каждому подведена ременная передача от общего привода, его вращал мотор. Недалеко от мотора стоял станок Холошина.

Сложные работы выполняли немецкие солдаты-слесари, к ним были приставлены подсобники из местных рабочих.

Сначала оккупанты пытались наладить производство автомобильных рессор. Для них потребовалась специальная сталь, но на заводе таковой не оказалось. Пока ждали ее, Фабер разрешил рабочим делать для себя колеса на тачки, оси, кочережки. Умельцы-слесари принялись мастерить зажигалки, различные браслеты, серьги и кольца... Наконец из Германии прибыл вагон со спец-сталыо.

— В Тулу со своим самоваром приехали,— язвили рабочие.

Делать рессоры взялись опытные кузнецы Хантажев-ский и Сиделев. Десятки лет они колдовали над металлом, знали его повадки и характер. На виду у начальства готовили вроде бы нормальную поковку. Но начинали термическую обработку, закаливали водой — и полосы «вело». Металл выкручивался так, что ни к чему не был уже пригоден.

Заведующий кузней наседал на старика Толоченко, заставляя его делать по три рессоры за смену.

— Не осилю,— отвечал мастер.— Скажи спасибо за две.

Но стоило заведующему отойти от кузнеца, как тот в сердцах говорил подручному Володе Машлакову, племяннику Чибисова:

— Ну, паразиты, если до Макеевки дотянете на моей рессоре, то хорошо.

Он так умело пережигал металл, что кольца, которыми заканчивалась с двух сторон рессора, через десять-пятнадцать километров отваливались. Для этого достаточно было машине подпрыгнуть на кочке или булыжнике. Где-то но дороге на фронт грузовик останавливался. Доставка военного снаряжения или солдат задерживалась.

На заводе принялись ремонтировать турбину, стоявшую возле доменного цеха. В механическую мастерскую солдат-слесарь притащил вкладыш для оси, залитый баббитом. Слесаря сопровождал жандарм, он же был за переводчика.

— Приказываю расточить,— сказал жандарм и ушел. Прокуров спросил Холошина:

— Что будем делать?

— Турбина давала пять тысяч киловатт,— проговорил Иван Иванович.— Прокатный стан можно пустить.

Стоявшие рядом рабочие переглянулись.

— Понятно,— сказал Прокуров...

Солдат забрал вкладыш, не проверяя точности расточки. Внутренний диаметр токари сделали на полмиллиметра больше. Через час в мастерскую влетел запыхавшийся солдат. За ним, придерживая бляху, вскочил жандарм.

— В чем дело? — спросил Георгий Дмитриевич.

— Перестреляю! — закричал немец.— Вкладыш не годится!

— Мы старались,— ответил мастер.— Но станок старый. Точный размер взять трудно.

Жандарм приказал солдату отвести Прокурова в заводскую жандармерию. Она размещалась в бывшей конторе доменного цеха. Немец наставил автомат и повел Георгия Дмитриевича. В дверях жандармерии они столкнулись с Фабером.

— Гер Прокур, что случилось? — спросил он. Мастер объяснил. Лицо шефа покрылось красными пятнами, он резко повернулся к солдату и сказал, что сам во всем разберется, а мастеру приказал, смешивая русские и немецкие слова:

— Век мастерская!