Смертию смерть поправ

А даст только смрад и копоть плохих дров. Слова повисели еще немного между этажами и остановились прямо перед Фомой, который сидел среди многих детей, которые даже не пустили его шуметь вверх к квартире, а усадили тут же у входа, как своего, который, как и они, пришел слушать рассказы бабушки сверху. Дети сидели по всем девяти этажам этого девятиэтажного дома, потому что квартира бабушки была на девятом этаже. В списке отца, в списке клиентуры она значилась НАДЗ, и Фома толком не знал, кто это, мужчина или женщина, но вот здесь у входа, среди детей, узнал, что это женщина, узнал сразу, открыл для себя, не усомнившись даже, что эта рассказчица, эта бабушка и есть пациент № 2, причем если спросить Фому, откуда вошло в него это знание, эта вроде даже ожидаемая и удовлетворенная уверенность, он вряд ли сумеет сказать что-нибудь вразумительное.

Дети спускались сверху тихие, с тихо протянутыми вниз, удлиненными тишиной руками, причем этот ритуальный спуск начинался где-то очень высоко, и те, кто сидел внизу, не могли шевельнуться даже, пока не дойдет до них пустота сверху и они смогут встать, чтобы вытянуться в ниточку тишиной, чтобы только ноздри тихо-тихо тихими зверьками искали тишину, чтобы руки прянули ниц. Фома отметил, что сидящие дети повторяют его позу, его зимнюю позу на низкой скамье у ограды хорошего кладбища, когда никак не суметь удержать голову солдатиком, и она катится вниз, катится долу, чтобы, может быть, все же встретиться с матерью внове. Головы детей катились между крестов рук, разрывая паутину ступенек, собственных волос, ног, ограды перил, и тянулась за ними тонкая нить рассказа, рассказа о ИЯСА, рассказанного глухим голосом, хорошо слышным в гулкости девяти этажей.

Дети ушли, и Фома начал подъем. На девятом этаже стояла невысокая сухая женщина, которая ждала Фому, и они долго смотрели друг на друга, а потом она тихо и славно улыбнулась, скорбно и зная что-то. Фоме показалось, что она прячет под длинной юбкой хвост зверя. Фома улыбнулся этому воспоминанию, и она объяснила, что видела Фому на похоронах его отца, что хотела подойти и представиться, но этот вечный Арахна вечно устроит свои дела много скорее и ловчее, чем это когда-нибудь удается ей, но что она знала, ждала Фому. Ваш отец называл меня НАДЗ, думаю, что и в его списках я отмечена так же, но ваш отец знал меня долгие годы и все же решил, что будет называть меня НАДЗ, и никак иначе, вам же, чтобы и вы решили, что и как, я должна расшифровать это милое НАДЗ.

НАДЗИРАТЕЛЬ НАДЗИРАТЕЛЬ-НАДЗИРАТЕЛЬ-НАДЗИРАТЕЛЬ-НАДЗИРАТЕЛЬ ЖЕНСКОЙ ТЮРЬМЫ.

Глава пятая Истекали многие дети

Когда она, НАДЗ, сказала так, Фома захотел уйти от нее, причем можно сказать почти с уверенностью, что в этот раз и сам Фома, и его ЖАЖДА были едины в брезгливости и некоем страхе перед сухой маленькой женщиной, которая еще и ласково улыбалась, все же ИМЕЛА возможность улыбаться вроде бы даже с долей правоты и знания чего-то, что давало ей эту правоту и эту смелость все же улыбаться.