Смертная чаша весов

– Если б вам довелось жить в одном из германских государств, – продолжал Эмден, все больше вдохновляясь, но с глубокой печалью в голосе, – вы бы помнили, как всего лишь десять лет назад по вашим улицам маршировали солдаты, а люди строили баррикады в страстной надежде обрести свободу. Ту свободу, которая уже есть у вас и которой вы запросто пользуетесь. Мы считали убитых, теряли надежды, видели, как не выполняются обещания… Вы бы тоже встали на защиту тех, пусть мизерных, прав и свобод, которые еще есть у нас в Фельцбурге. – Он подался вперед на свидетельской трибуне. – И в память о тех, кто боролся и отдал свою жизнь, вы бы тоже отдали свою ради благополучия детей и внуков… или всего лишь ради страны и ее будущего, ради своих друзей, независимо от того, увидите вы это будущее и знаете ли тех, кто будет в нем жить. И еще… вы сделаете это просто потому, что верите в это.

От тишины в зале у всех уже неприятно покалывало в ушах.

– Браво! – неожиданно раздалось с галерки. – Браво, сэр!

– Браво! – подхватил десяток голосов, а затем закричали большинство присутствующих, и в воздух взлетели руки. Лица собравшихся светились подлинным энтузиазмом. – Браво!!!

– Боже, храни королеву! – выкрикнула одна женщина, и этот возглас тут же начали повторять другие люди.

Судья не стучал молотком и не пытался призвать зал к порядку. Он дал волю их чувствам и подождал, когда они улягутся сами. Лишь потом он обратился к адвокату:

– У вас есть еще вопросы к барону фон Эмдену, мистер Харвестер?

Тот стоял ошеломленный и почти напуганный. Очевидно, адвокат Гизелы не ожидал, что слова свидетеля вызовут такую бурю эмоций. Сухое и отстраненное обсуждение политики превратилось в животрепещущую, касающуюся всех и каждого тему, и Эшли не знал, к чему все это может привести.

– Нет, ваша честь, у меня больше нет вопросов, – ответил он. – Я думаю, барон фон Эмден наглядно показал нам, сколь высоким был накал эмоций на встрече в Уэллборо-холле, и дал понять, как много людей верили в то, что судьба их страны зависит от возвращения принца на родину. – Юрист покачал головой. – Но это все не имеет никакого отношения к выдвинутому графиней фон Рюстов обвинению против принцессы Гизелы, которое является очевидной клеветой. – Сказав это и многозначительно посмотрев на Рэтбоуна, Харвестер сел на место.

Он отлично все рассчитал, и это знали оба адвоката. Оливеру пока так и не удалось отвести от своей подзащитной обвинение в клевете, и отодвинуть нависшую над ней угрозу подозрения в убийстве он тоже не сумел. Это обвинение еще не было выдвинуто, но вполне могло грозить фон Рюстов. Своими показаниями фон Эмден усугубил и без того непростое положение Зоры. Он показал, как многое было поставлено на карту, и назвал ее в числе ярых поборников независимости. Она не могла желать принцу смерти, но охотно пошла бы на то, чтобы убрать Гизелу, и сочла бы это поступком высокого патриотизма. И сейчас в зале суда все охотно поверили бы в это.

– Чего, черт побери, вы добиваетесь, Рэтбоун? – спросил Харвестер своего оппонента, когда они вместе покидали суд в перерыве на ланч. Он казался расстроенным. – Ваша подзащитная, похоже, допустила ошибку, как это нередко случается. – В голосе его была искренняя озабоченность. – Вы уверены, что у нее все благополучно с рассудком? Вам следовало бы уговорить ее снять обвинение, это в ее же интересах. Суд все равно добьется истины, что бы она вам ни говорила и что бы ни делала. По крайней мере, убедите ее не давать показаний, пока она еще больше не навредила себе… и вас за собой не потянула. Весьма печально, что в суде было произнесено имя принца Уэльского. Это было некстати. У вас слишком много рискованных свидетелей, Рэтбоун.

– Я веду рискованное дело, – печально согласился сэр Оливер, подлаживаясь под шаг коллеги. – Но если б я не вытянул из барона фон Эмдена список гостей, это сделали бы вы.

– Представляю себе лицо лорда-канцлера! – Эшли, обойдя что-то горячо обсуждавших клерков, снова поравнялся с Рэтбоуном, и они вместе спустились по ступеням широкой лестницы навстречу холодному октябрьскому ветру.

– Я тоже… – усмехнулся Оливер, хотя для него это не было шуткой. – Но у меня нет выбора. Она упорно стоит на своем: Гизела убила Фридриха. Я не могу отказаться от дела – у меня нет достаточных оснований для этого. Поэтому я должен следовать инструкциям подзащитной.

Харвестер покачал головой.

– Извините, – сказал он, и это было скорее сочувствие, чем просьба о прощении. Эшли не хотел сдавать позиции, да и Рэтбоун тоже не собирался меняться с ним ролями, хотя не возражал бы, если б такое случилось.