Смертная чаша весов

– Большинство из нас примиряются с действительностью, – продолжала баронесса, – и в конце концов даже находят ее вполне приятной. Гизела осуществила свою мечту… и все было прекрасно… до этой весны. А потом Фридрих умер и оставил ее в безутешном горе. Это был такой… союз душ! – Дагмара повернулась к Эстер. – Вы знаете, что они никогда не расставались? Он любил ее так сильно, что никогда не отрывал от нее взгляда, все время хотел видеть ее, слушать ее, слышать, как она смеется… Он все так же сильно был очарован Гизелой, как двенадцать лет назад.

– Да, наверное, было бы только естественно завидовать такой любви, – честно ответила медичка. – Нелегко быть ее свидетелем и не желать подобной же для себя.

Если б она, Эстер, когда-нибудь была влюблена в принца, то ее рана никогда бы не зажила. Она бы все время мучилась вопросом: почему не возбудила в нем такую же ответную любовь, чего в ней для этого не хватало? Веселости или шарма, нежности или быстроты понимания, щедрости натуры или чувства чести? Или она просто была не слишком привлекательна и внешне, и в сфере интимной любви, о которой получала представление только в мечтах и в чувственных снах? И ведь, может быть, такая же рана бередила душу Зоры фон Рюстов все эти годы и в конце концов довела ее до легкого безумия…

Дагмара тем временем рассеянно подбирала случайные сухие листья и отщипывала увядшие волоски с пальм.

– А какой он был, принц? – спросила Эстер, пытаясь вообразить начало любовного романа между Гизелой и Фридрихом.

– На вид? – улыбнулась Олленхайм.

– Нет, я имею в виду, как человек. Чем он любил заниматься? Если бы мне пришлось провести вечер в его обществе, например за обедом, что бы мне больше всего запомнилось?

– До того, как он встретился с Гизелой, или после?

– Расскажите, как было бы в любом случае!

Дагмара, забыв о растениях, сосредоточенно нахмурилась.

– Ну, до его встречи с Гизелой вы все время думали бы, до чего он обаятелен. – Она улыбнулась своим воспоминаниям. – У Фридриха была самая прекрасная на свете улыбка. Он так умел смотреть, словно ему действительно было интересно вас слушать. И никогда не возникало впечатления, что это только из вежливости. Нет, всегда казалось, что он словно ожидает от вас чего-то особенного и не хочет упустить такую редкую возможность. А после встречи с Гизелой было только ощущение, что ему приятно ваше общество.

Лэттерли тоже невольно улыбнулась. У нее потеплело на душе при мысли о том, что, может быть, она встретит человека, который станет ей так же предан. Неудивительно, что Гизела любила Фридриха. Какой же одинокой и несчастной она должна чувствовать себя сейчас! И, словно недостаточно одиночества и страшной потери, которая затмила для нее свет мира, – теперь еще и появилось это кошмарное обвинение… Господи, ну почему Рэтбоун взялся защищать Зору?! Что его заставило? Наверное, новообретенный рыцарский титул помутил его разум – когда королева коснулась мечом его плеча, она, видимо, задела его голову.

– И после того, как он встретил Гизелу… – продолжила рассказ Дагмара, и Эстер вновь заставила себя прислушиваться. Она совсем упустила из виду, что спрашивала, как было «потом».

– Да? – отозвалась мисс Лэттерли, пытаясь не показать, что мысль ее бродит где-то вдалеке.

– Мне кажется, он стал другим, – задумчиво ответила баронесса. – Его уязвляло, что окружающие не принимали Гизелу, и именно потому, что он так ее любил. Но Фридрих никогда не был очень близок со своей семьей, особенно с матерью. Он был печален, отправляясь в изгнание, но, думается, в сердце своем верил, что однажды его позовут обратно, и тогда все увидят и оценят достоинство Гизелы и распахнут ей объятия.

Дагмара посмотрела на узкий проход к окнам, осененный широколистными пальмовыми ветвями.

– Помню день его отъезда. Люди стояли вдоль улиц. Многие женщины плакали, все желали ему добра и кричали: «Да благословит вас Бог!», махали носовыми платками и бросали ему цветы.

– А Гизела? Как они относились к Гизеле? – спросила медсестра.

– Они ее отвергали, словно она похитила Фридриха у всех нас.

– А что представляет собой его брат?

– Вальдо? О! – Баронесса Олленхайм рассмеялась, словно вспомнила что-то забавное. – Он совсем не так красив и блестящ, не так обаятелен, как Фридрих, но постепенно мы научились его ценить. И разумеется, его жена всегда пользовалась любовью и уважением. А это, знаете, очень меняет дело. Возможно, Ульрика в каком-то смысле права. Не думала прежде, что так много зависит от того, с кем тебя соединил брак… В сущности, лишь сейчас, когда вы стали меня расспрашивать, я осознала, как сильно изменились оба брата с течением времени. Вальдо стал сильнее духом, мудрее и научился завоевывать расположение народа. Мне кажется, когда человек сам счастлив, это делает добрее и окружающих, как вы считаете?

– Да! – с большим чувством ответила Эстер. – Да, это именно так. А что было с графиней фон Рюстов после того, как Фридрих и Гизела уехали? Она по нему скучала?

Дагмару, по-видимому, этот вопрос удивил.