Смертники доброй воли

— Кристиан, он застрелился на моих глазах! — крикнул Адамас, и его и без того слабый голос сорвался. — Как я мог не поверить? Он пожертвовал собой, чтобы Брутус не смог воплотить свой план! Стас и Дилан пришли туда на смерть, лишь бы помешать ему! И мне после того, что я увидел и услышал, надо было и дальше подчиняться ему?!

— Можно было хотя бы попробовать! — Кристиан опять подступил к нему, только уже с другой стороны, вдруг схватил за ворот пижамы, легко приподнимая верхнюю часть его тела над кроватью, — и Адамас с ужасом осознал, что сейчас он бесконечно сильнее. — Это ведь всё слова! Мы стали бы почти бессмертными, не чета им! Ты же сам говорил, что твой отец не прав! Почему ты всё бросил, Адамас?!

— Я уже не знаю, кто прав, — прохрипел хорон. Кристиан ненавидяще выдохнул и отпустил его.

— Как бы там ни было, — процедил он, — я более не собираюсь поддерживать ни тебя, ни всю твою семейку. Ты достаточно маячил у меня перед глазами — и вечно выходил сухим из воды, в то время как я огребал по полной! Я бы сказал что-нибудь вроде: «Ты меня больше не увидишь», — но это нам понятно обоим и так, ха. Пойду позову твоего папочку, небось уже все ногти себе обгрыз за то, что с его сокровищем приключилось. Приятной тебе темноты!

Адамас вздрогнул от звука с силой захлопнувшейся за ним двери и вновь остался наедине с писком. Очнувшееся от дрёмы сердце билось в ушах, и он закрыл их руками, отворачиваясь на бок и подтягивая колени к груди. Зачем всё это время Кристиан был с ним, если не мог выносить его превосходства или, как он утверждает, элитарности? И почему он сам продолжал доверять ему после многочисленных случаев его трусости в самый ответственный момент — как это было с Сати? На сколько ещё вещей он закрывал глаза?

Что ж, теперь закрывать нечего.

Впервые за всю жизнь Адамас почувствовал себя по-настоящему беспомощным. Каждый раз, как он начинал верить во что-то обстоятельное, незыблемое, оно рушилось. Авторитет отца, собственная способность к равнодушию, возможность что-то исправить. Что он вообще может? Особенно начиная вот с этого момента, когда он ослеп? Реально ли научиться с этим жить, стать собой, стать… полезным? Да и кем — собой? Какой он? Как угадать правильно?

И как у отца всегда это получалось — несмотря на поражения всё равно вставать раз за разом и, не разочаровываясь, идти дальше к своей цели?

Сколько Адамас пролежал так, в одной позе, не шевелясь, бесконечно обдумывая одни и те же мысли и не приходя ни к чему, он не знал. Его окутывала темнота куда хуже той, что подступила вплотную после новогодней ночи, и он не хотел из неё выбираться. Но, как и в тот раз, должен был появиться отец, и ради разговора с ним — ему так много нужно было сказать! — Адамас не позволял себе пока провалиться в неё по-настоящему.

Наконец щёлкнула входная дверь, и Адамас, с усилием подчиняя себе затёкшее тело, перевернулся обратно на спину. Вошедший к нему в три быстрых, размашистых шага приблизился — и хорон не успел и понять, как оказался прижат головой к груди того, кто знакомо пах порохом, гарью, бензином, войной, — собственного отца.

— Ох, Адамас, — голос Рэкса, на памяти его сына никогда не звучавший так виновато, послышался в районе затылка. — Прости меня. Я не должен был тебя отправлять сюда.

Он отпустил его и аккуратно уложил обратно на подушку. Адамас замотал головой.

— Я сам виноват. И, если честно, я и сам жалею, что являюсь твоим сыном. Тебя, наверное, никогда ещё не отрывали от важных дел так часто — и по таким позорным причинам…

— Собственное увечье ты называешь позорным? — горько усмехнулся Рэкс, садясь к нему на кровать. Адамас пожал плечами.

— За что боролся, на то и напоролся. Я ведь был готов предать тебя и всё, за что веками стояла наша семья. Ещё легко отделался, как кое-кто недавно мне сказал…

— Кристиан?

Поразмышляв с десяток секунд, Адамас согласился:

— Кристиан. Кажется, он больше не хочет быть Страховым. Если ты посчитаешь, что я тоже недостоин носить эту фамилию, я тебя пойму.

— Я знаю одно: ты хотел как лучше. Стиан предоставил мне запись вашего первого разговора с Хасом, он высказывал очень увлекательные идеи…

— Идеи идеями, а верность верностью, папа, — Адамас и сам не заметил, как с языка сорвалось слово, которого он не употреблял лет с шести. — Я ещё готов поверить, что Шштерны пошли за ним из чистого честолюбия — чтобы потом с красным бантиком преподнести Мессии. Подзатянули, конечно. Но я-то искренне хотел сломать всё то, что ты построил, — и это даже толком не понимая, какой ты заложил фундамент!

— Кстати, о Шштернах, — Рэкс сделал паузу. — Ты не возражаешь, если мы ненадолго прервём нашу беседу? Приехал Цезарь, хочет узнать от тебя подробности о своих сыновьях. Впрочем, чтобы не тратить зря время, можешь рассказать всё, чему стал свидетелем, я всё равно хотел спросить.

— Он так быстро восстановился?

— В организации, где на благо лидера и его круга трудится Роза Зорина, не бывает по-другому. Так я могу его позвать?