Смертный грех

— Но ты еще молись за него крепко, и он поправится. — С этими словами старец осенил рыбака крестным знамением. Затем он одними губами прочел молитву, повторно перекрестил рыбака и, подслеповато щурясь, начал нашаривать свой посох.

Новый год в обители проходил буднично. Начиналась самая строгая неделя поста, но настоятель, в последнее время особенно чем-то озадаченный и молчаливый, все-таки повелел сделать праздничный ужин. К нему пригласили и чудом спасенных гостей. Но пришла одна Настя.

— Батьке сильно лучше сделалось после вас. — Девушка с благодарностью взглянула на отца Иоанна. — Но все еще слабый он. Сказал, отлежится.

Баба Шура расстаралась и приготовила сельдь под шубой. Но еще больше Руслан удивился бутылке игристого вина и графину с самогонкой.

— А это можно в пост?

— А как же ты причащаешься? Вином и хлебом. Так что можно. Благословляю налить всем. — Отец Димитрий, прочитав молитву, осенил стол крестным знамением.

— Так, Серега! Смотри у меня! Сто грамм и хватит! — строго сказал настоятель, повернувшись к послушнику. Тот тут же поднял руки.

Руслан открыл игристое и вопросительно взглянул на настоятеля, но тот демонстративно устранился, предоставив ему самому решать, кому что наливать. Вся братия подвинула к нему рюмки, только Тихон объявил:

— Братья, вы меня простите, но я с этого дела дурной. Пить не буду. Морсу мне, пожалуйста.

Настя с вызовом протянула свой бокал, и Руслан после небольшой паузы налил ей в фужер игристого. Взрослая девица, решил он. Новогодняя трапеза была такой же скромной, как и обычные, но алкоголь сделал свое дело, и обстановка стала праздничной. К тому же присутствие посторонней девушки настраивало слегка будоражило всех. Выпили все, и даже старец Иоанн опрокинул рюмку самогонки.

— Хорошая, — крякнул он. — Я такую в первый раз в Казахстане, на целине пробовал. Нас со стройотрядом туда отправили. В магазинах алкоголя не было никакого. А у нас дело молодое, азартное. Как не выпить после работы. Вот и добывали самогон как могли.

— Це я в деревне у Никитишны купил. Не знаю, что за аппарат у нее, но сивухи ваще не чувствуется, — авторитетно похвалил самогонку Спиридон и посмотрел на Настю, как будто ожидая от нее подтверждения своих слов. — У меня-то на Кубани в деревне все гнали самогон, но аппараты плохие были, да и народ жадноватый, хвосты сивушные не обрубали. Так шо горилка мутная была, не то слово.

Все помолчали, оценивая самогонку, но первым молчание прервал отец Иоанн:

— У нас же как тогда положено было? Половина студентов — «физики», вторая — «лирики». Физики, естественно, пытались возгонять спирт или очищать технические жидкости. Например, клей БФ очищали от химии. Как сейчас помню, они его «коктейль Борис Федорович» называли. Брали клей, воду и соль. Смешивали, в ведро выливали и на сверло дрели твердый осадок наматывали. И такая ужасная белая жидкость получалась. Но практически спирт. — Старец вспоминал свою молодость с отстраненной иронической улыбкой, поглаживая седую бороду.

— Господи помилуй, мерзость какая! — передернуло Спиридона.

— Вот-вот. Мы, филологи, подумали, поразмыслили и послали гонца в Курган. Это территория РСФСР была. И там он яблочного самогона наменял на промтовары.

Руслан не сдержал любопытства.

— Интересная у вас жизнь была, отец Иоанн. А расскажите, как вы из филологов в монахи попали?

— А тут история грустная была. Я уже преподавал и тут начал «самиздатом» заниматься. Показалось, что «оттепель» надолго наступила. — Старец задумчиво посмотрел в потолок.

— А «самиздат» — это что такое? — вдруг спросил Даня старца.

Руслан удивленно посмотрел на парня — раньше он не замечал у него никакого интереса к происходящему вокруг.

— Такой поэт был в то время, Глазков Николай. Никто его не печатал, так он сам себя публиковал и подписывал рукописи «сам-себя-издат».

Иоанн помолчал и спустя секунду продекламировал:

— Я на мир взираю из-под столика.

Век двадцатый — век необычайный!

Чем он интересней для историка,

Тем для современников печальней.

Все сидящие за столом в очередной раз посмотрели на старца с уважением.

— Вот так и повелось. Все, что печатали сами, то и называлось «самиздат». А лично меня взяли за «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына. Посадить не посадили, но из института поперли. Ну, я как-то берега потерял, привык людям полезным быть, а тут максимум кочегаром или дворником мог работать. Выпивать тогда крепко начал. Но Господь вразумил, что слово Божье тоже надо кому-то доносить. Пошел в семинарию, потом в академию духовную. А перед рукоположением постриг принял. Иеромонахом был в монастыре Псково-Печерском.

— А сюда как попали? — поинтересовался Руслан.

— Да тяжело в монастыре том стало. Туристы после перестройки валом пошли. Не помолиться толком. Да и с настоятелем новым не сошелся. Он не виноват, просто тяжело ему со мной было. Экскурсии я водить по пещерам не хотел, да еще и возражал против того, чтобы там братков хоронили.