Смертный приговор

Калантар-муэллим, выпив немного, сказал прекрасные слова о дружбе, доверии, преданности, искренности, благородстве. Он приводил мудрые высказывания Физули и Сеид Азима Ширвани. Алескер-муэллим, стараясь поднять политический уровень застолья, под каким-то предлогом снова произнес тост в честь товарища Мир Джафара Багирова (и все сидящие за столом встали и опорожнили рюмки до дна), потом произнес здравицы в честь особо связанных с Баку, с азербайджанскими большевиками близких соратников и учеников товарища Сталина - товарища Анастаса Ивановича Микояна и товарища Лаврентия Павловича Берии. Произнесены были и тосты за всех сидящих за столом по отдельности (только за Хосрова-муэллима и Гюльзар-ханум никто, в том числе и Алескер-муэллим, не осмелился провозгласить тост). Даже Фирудин-муэллим пропел две-три народные песни... Но несмотря ни на что, скрытая напряженность из-за стола не уходила. Только Гюльзар-ханум оставалась в неведении, даже то, что за их здоровье не сказано слово, не произвело на женщину впечатления, она попросту ничего не заметила, все так же ласково, так же приветливо улыбалась всем, теми же влюбленными глазами смотрела на Хосрова-муэллима, и блаженство и счастье, ушедшие в глубь больших черных глаз Гюльзар-ханум, заставляющие ее большие черные глаза сверкать на протяжении всего торжества, были с нею. А Хыдыр-муэллим, собрав всю волю спортсмена, заставил себя досидеть до конца торжества и вместе со всеми подняться из-за стола, не то бы получилось так, что Хыдыр-муэллим сбегает с поля; нет, Хыдыр-муэллим поля не покинет, потому что отступить перед противником, пойти на компромисс - это противоречило спортсменской натуре Хыдыра-муэллима. Эти люди еще хорошенько не знали Хыдыра-муэллима...

Ночью, когда разошлись гости, Алескер-муэллим все не мог выйти из роли, которую играл на протяжении всего торжества. Он горделиво спросил Арзу:

- Ну? Видишь, как отлично мы провели твой юбилей?!

Арзу кивнула и сказала:

- Да, хорошо получилось. Но в стенной газете я буду критиковать Хосрова-муэллима!

Алескер-муэллим почувствовал, что краснеет:

- Почему?

- А ты не видел?

- Что?

- Он не выпил за здоровье любимого ученика дедушки Сталина Мир Джафара Багирова!

Всегда сдержанный Алескер-муэллим вдруг так распалился, что не смог сдержаться:

- Что ж ты за человек, дочка? Он же за твое здоровье выпить хотел!

- Но ты ведь сам сказал, что за мое здоровье всегда можно выпить. А за здоровье вождей нужно пить в первую очередь! И ты сам, кстати, одну вещь сделал неправильно!

- Я? Что я сделал неправильно?

- Ты сказал - Арзу у нас своя, за ее здоровье выпьем потом...

- Получается так, что вожди - не свои...

Алескер-муэллим остолбенел:

- Да... Нечего сказать...

- Что? Я неправильно говорю? Вожди у нас не свои?

Алескер-муэллим взял себя в руки.

- Свои, конечно... Возможно, я неточно выразился. Но и ты неправильно поняла Хосрова-муэллима. Хосров-муэллим хотел сказать не так...

- А как он хотел сказать?

- Он хотел... Знаешь, есть такие вещи... Ты еще маленькая, не понимаешь...

- Не понимаю?

- Не понимаешь... Ты умная девочка, но есть такие вещи...

- Очень хорошо. Тогда ты напишешь мне ответ в нашей стенной газете!

- Не все можно писать.

- Почему?

Алескер-муэллим сел рядом с дочкой. Поцеловал Арзу, перевел разговор на другую тему, начал рассказывать интересные истории, которые нравились дочке. И пока Фируза-ханум (в мыслях ругая Хыдыра-муэллима до седьмого колена) мыла и вытирала на кухне вилки, ножи, тарелки, Алескер-муэллим говорил Арзу хорошие слова и внезапно почувствовал, что подхалимничает перед дочкой.

Наутро снег покрыл все вокруг, но белизна его утратила чистоту, и Алескеру-муэллиму казалось, что белизна снега пропитана какой-то невидимой грязью, как будто тот снег был гной и, разорвав тонкую пленку, он запачкает все вокруг.

Алескер-муэллим провел очень беспокойную ночь, через каждые полчаса вздрагивал, просыпался, ободрял себя: "Ничего не будет... А что может быть?... Очень хорошо прошло торжество... Ну слово одно не так сказал, да... Потом стало хорошо, все смыло, унесло... Дважды выпили за Четырехглазого" (Мир Джафар Багиров носил очки, и потому люди порой, размышляя про себя, беседуя шепотом, оглядываясь по сторонам, с самыми близкими, самыми доверенными людьми, называли его "четырехглазый")...

Ничего не будет - и Алескер-муэллим утром в такой холод хорошенько умылся из рукомойника (в холод он никогда так долго не мылся), холодная вода придала ему бодрости, энергии, но когда он вышел из дому и приблизился к школе, то беспокойство снова стало нарастать.

Первым в директорский кабинет Алескера-муэллима вошел Калантар-муэллим, и Калантар-муэллим в то утро был одним из самых озабоченных людей на свете.

- Хорошо мы провели торжество! Да придет тот день, когда мы отметим двадцатилетие детки Арзу!

- Большое спасибо.

- А стол у Фирузы-ханум - нет слов!...

- Да... - Алескер-муэллим улыбнулся, но сердце его забилось еще большей тревогой, потому что Алескер-муэллим увидел по глазам Калантара-муэллима, что он провел очень беспокойную ночь.