Смертный приговор

Тело Ордухана положили на стол в гостиной, комнату от всего освободили и все сорок квадратных метров сплошь застелили коврами, а вдоль стен расставили стулья. Приходившие с соболезнованием бесчисленные мужчины, молодые друзья Ордухана садились на стулья; девяностолетний Ахунд Фатулла Ага, направленный лично шейхульисламом и являющийся одним из самых известных в Баку, самых образованных молл, сидел в изголовье тела, а Абдул Гафарзаде - сбоку от него. Женщины были в другой комнате, и их плач и причитания отчетливо слышались в комнате, где сидели мужчины, и вызывали слезы у крепких как железо мужчин, пришедших выразить соболезнование Абдулу Гафарзаде.

Абдул Гафарзаде к тому времени уже больше двадцати лет был членом КПСС (когда в 1956 году был разоблачен культ личности, Хыдыр был реабилитирован как безвинно расстрелянный, он вступил в партию и теперь имел двадцатипятилетний партийный стаж). Но когда академик Фроловский сказал: "К сожалению, уже поздно...", когда он понял, что никакого чуда не будет, то решил, что остерегаться нечего, единственного сына надо похоронить по настоящему мусульманскому обычаю, с "аль-рахманом". Пусть говорят что хотят, пусть кричат и шумят, что членство в партии несовместимо с набожностью, но он как решил, так и сделает (так и сделал!).

... Ахунд Фатулла Ага ровным голосом читал наизусть Коран а Абдул Гафарзаде стал прислушиваться к шуму дождя и постепенно перестал слышать и голос Ахунда Фатуллы Аги, и доносившиеся из другой комнаты причитания женщин, будто во всем мире был только шум дождя, и все, больше никаких звуков не было на свете, и под шум дождя перед глазами Абдула Гафарзаде стали проходить детские, подростковые, юношеские годы Ордухана, от дня рождения до дня, когда он умер на руках отца. Видения были как через воду, как еще не высохшие, мокрые фотографии, вода наполняла воспоминания - от дождя ли, льющего снаружи, от бесконечных ли слез самого Абдула Гафарзаде. Никто не видел его слез (потому что их не было!), Абдул Гафарзаде контролировал себя, но никому не видимые его слезы лились, переливались через край, наполняли воспоминания.

Абдул Гафарзаде чувствовал, что за воспоминаниями, за страданиями в мозгу возник еще какой-то пласт, какой-то слой, вернее, в мозгу зрело какое-то решение, и сидящий над телом единственного сына этот человек изо всех сил старался не опуститься до того пласта, до того слоя, не хотел до конца осознавать то решение. Он очень хотел просто предаваться воспоминаниям, потому что знал, что это за решение, и очень боялся его, им же самим принятого...

К ночи число приходящих стало уменьшаться, в комнате остались только близкие: некоторые родственники, друзья, Омар, Муршуд Гюльджахани, Мирзаиби, Василий, Агакерим, доктор Бронштейн, часто делавший Гаратель успокоительные уколы; в знак особого уважения (ясно, что уважение будет оценено особо!) не ушедший домой, сидевший у тела всю ночь Ахунд Фатулла Ага...

Друзья Ордухана, несмотря на все усиливающийся дождь, пошли в воинскую часть, взяли огромную палатку, поставили ее во дворе, провели в нее свет, разожгли печь, из соседней школы принесли стулья, столы и до утра сидели в той палатке.

У Абдула Гафарзаде целый день во рту не было ни крошки, ни глотка воды, и примерно в час ночи Муршуд Гюльджахани, сидевший в углу большой комнаты, где лежало тело, и то и дело в дреме роняющий голову на грудь, открыл глаза, огляделся, увидел, что людей немного, и, как свой, подошел к сидевшему у тела Абдулу Гафарзаде, вперившему серые глаза сквозь очки в неведомую точку:

- Пойди выпей стакан чая, съешь кусок хлеба... Так ведь нельзя... Завтра весь день на ногах...

Абдул Гафарзаде оторвался от неведомой точки, посмотрел на Муршуда Гюльджахани, и писателю Муршуду Гюльджахани показалось, что сват его не понял и даже вообще не узнал; за все время их родства Муршуду Гюльджахани в первый (и последний!) раз стало жаль этого человека, он опять зашептал:

- Пойди выпей стакан чая, съешь кусок хлеба...

Абдул Гафарзаде смотрел на Муршуда Гюльджахани тем же отсутствующим взглядом, но вдруг улыбнулся - и от его улыбки в ту ночь, от улыбки свата, сидевшего рядом с телом сына, по спине Муршуда Гюльджахани пробежал мороз, от писателя отлетел сон, и, не сказав больше ни слова, он вернулся на свой стул в углу.

А Абдул Гафарзаде встал, вышел из большой комнаты, прошел мимо комнаты женщин (потерявшая голос от плача и криков Гаратель все стонала), вошел в спальню и запер за собой дверь на ключ - в пятикомнатной квартире Абдула Гафарзаде дверь каждой комнаты запиралась на свой ключ; потом включил свет, прошел между кроватями, остановился перед книжными полками, висящими на стене. Это были книги, которые Абдул Гафарзаде иногда листал перед сном, некоторые читал, полки были по его проекту встроены в стену.