Смертоносный вирус «А». Кто «заразил» СССР Афганской войной

В те дни резидентура КГБ неоднократно информировала Центр об усилении репрессий. В одной из телеграмм Осадчий сообщал о том, что по сведениям, полученным от заслуживающего доверия источника, Амин дал указание готовить акцию по физическому уничтожению трех сотен политзаключенных, среди которых видные деятели НДПА — Кештманд, Кадыр, Рафи… Причем вину за эту акцию предполагается затем возложить на АГСА, сообщив в печати, что заключенные убиты еще при Тараки. Таким образом, Амин хотел одним выстрелом убить сразу двух зайцев: окончательно расправиться с оппозицией внутри партии и скомпрометировать прежнее руководство. Телеграмма резидента содержала рекомендацию «поручить совпослу посетить Х. Амина и провести с ним соответствующую беседу, построив ее таким образом, чтобы не подвергнуть опасности источник настоящей информации».

Хитрость состояла в том, чтобы не вызвать у Амина подозрений: откуда нам стало известно о готовящейся расправе? В этом смысле между афганским руководителем и нашими спецслужбами развернулась крупная игра. Советская разведка со всех сторон обложила Амина, отслеживая каждый его шаг, но и он предпринимал часто небезуспешные попытки контролировать «друзей», использовав для этого возможности созданной при помощи КГБ своей службы безопасности. Подслушивающая аппаратура была установлена во многих местах, где присутствовали шурави. Даже в плинтусе гостевого дома, предназначенного для проживания самых высокопоставленных визитеров из СССР, люди Богданова однажды обнаружили «жучок», который изымать не стали, а вместо этого использовали его в дальнейшем для дезинформации. Кстати, техника подслушивания была выявлена, когда в гостевом доме проживал генерал армии Павловский.

Кроме того, по личному приказу Амина при КАМ была создана специальная оперативная группа из особо преданных сотрудников, которые ежедневно разъезжались по тем объектам, где находились советские специалисты, и через свою агентуру производили опросы: кто чем занимался, кто о чем говорил? Сводка с этими данными каждый вечер ложилась на стол Амину.

Но и «советские друзья» не сидели без дела. К сбору информации были привлечены не только сотрудники резидентуры и шестьдесят офицеров представительства, но и многие зенитовцы, а также вся агентурная сеть, сотни военных советников и специалистов. «Под Амина» Богданов сумел значительно увеличить численность своего представительства: в августе штатное расписание насчитывало 175 позиций, а в декабре уже 350. Должность руководителя стала считаться генеральской. За границами СССР еще только в ГДР имелась столь многочисленная официально действующая структура КГБ.

В октябре Амстутца в Кабуле сменил другой дипломат Арчер Блуд. При встрече с ним Амин просил возобновить американскую экономическую помощь Афганистану, но проинструктированный Госдепом Блуд на это холодно ответил: «Мы будем готовы рассмотреть вашу просьбу только тогда, когда получим удовлетворительные объяснения по поводу убийства господина Дабса». Позже Амстутц писал в своей книге: «Амин не имел проамериканских чувств. Будучи заместителем премьер-министра и министром иностранных дел, затем премьер-министром и наконец президентом, Амин предпринимал очень мало усилий, чтобы завоевать доверие и получить поддержку США».

Отмежевавшись по многим линиям от своего предшественника, немедленно предав его забвению (имя Тараки не упоминалось нигде), Амин, тем не менее, продолжал, как и прежде, обращаться с просьбами к Москве о вводе советских войск. То он просил батальон для его личной охраны, то усиленный полк для противодействия мятежникам на севере Афганистана. Ответы на эти просьбы облекались в разные формы, но их суть всегда оставалась неизменной: прислать войска не представляется возможным, обходитесь своими силами.

Понимал ли Амин, что ему не простят злодейское убийство Тараки? Что кремлевские руководители уже не смогут относиться к нему, как прежде? Ведь были, были же явные признаки охлаждения со стороны Москвы. Он видел это по глазам того же Пузанова, того же Сафрончука…

Возможно, ощущая этот возникший холодок, Амин стал предпринимать лихорадочные усилия для того, чтобы вернуть былое доверие, остаться «своим» в глазах кремлевских начальников. Правда, если для них он после захвата власти сделался отступником, злодеем, «отцеубийцей», то сам Амин вовсе не считал случившееся каким-то преступлением. Вряд ли его мучили муки совести, напротив, он искренне верил, что, сместив, а затем и убив «учителя», он сделал благое дело для партии и Афганистана. Так испокон веков было принято вблизи трона: неугодного правителя сначала свергали, затем обычно безжалостно уничтожали, Амин не придумал здесь ничего нового, он был сыном своего народа, пуштуном и действовал в соответствии с теми неписаными законами, которые впитал с молоком матери.

Но Москва явно не доверяла ему теперь так, как доверяла прежде предшественнику, — он чувствовал это по едва заметным, но изо дня в день повторяющимся деталям.