Смесь

Хотя последняя в ряду каталка, плотно придвинутая к облезлой стене, рассказала врачу чуть больше, чем все остальные. На ней лежала девушка. Молодая, возможно даже не совершеннолетняя. Её волосы – их не остригли – сияли ледяным серебром, так блестит снежная корка под скользящими по ней солнечными лучами. Но почему-то Кир был уверен, что родилась девушка брюнеткой. Маленькие, чуть оттопыренные уши казались не тронутыми. Но наклонившись, Кир заметил тонкий ручеек крови, засохший между козелком и мочкой. А глаза снежной королевы самую малость провалились и теперь смотрели не наружу, а внутрь. На верхних веках чернели тонкие проколы.

Кир смотрел на юное тело и искренне надеялся, что перед ним лежит какая-нибудь душегубка, совратительница малолетних, на худой конец мошенница, наводчица или порочная проститутка с неудержимой тягой к кокаину. Надеялся, но не верил. Внутренне чутье, вдруг обострившееся на доли секунды, подсказывало, что нежное тело, отдающее своё последнее тепло студеному воздуху, принадлежит невинной девственнице. Кир потянулся, чтобы откинуть померкшую прядь со щеки, но испугавшись, отдернул руку. Там, где пальцы коснулись мертвого тела, кожа потрескалась и осела, как грунт после землетрясения. Тонкие линии на манер паутины исчертили лицо, и сквозь них наружу пробивалось всё тоже серебристое сияние. Оно мерцало словно свеча на ветру, словно тлеющие в недрах души угли.

И тогда Кир решил увидеть всё своими глазами. Это оказалось не сложно. Он подписал кучу бумаг, затыкающих ему рот плотным комком, и подменил одного, уже спившегося санитара. Так что сейчас он знал, куда и на что шел.

Бом, бом, бом.

Земля кончилась. Каблуки опять стучали по металлу, который в этом районе почти не блестел. Типовое квадратное здание – естественно не кирпичное.

«Милославский центральный суд. Отделение 31»

Кир прошел по пустынному фойе к маленькой конторке в углу. За мутным оргстеклом сидела худая, сплетенная из морщин старушка. Она чуть привстала, одновременно поправляя очки на остром носу. Кир хотел было открыть рот, чтобы поздороваться и назвать фамилию, но вахтерша опередила его.

– Третий этаж. Секционная 6а.

Кир понял, что слов не нужно. Его фамилия, выведенная хилой старческой рукой, так что буквы то проваливались под линейку, то взмывали над ней, была единственной на широком тетрадном листе. Первый судья за день. Или за неделю. Скорее всего, за месяц.

Когда жилистые, с раздутыми венами руки Кира фиксировали кожаные ремни, он всё ещё чувствовал поцелуй дочери. Чувствовал очень явно. Словно и не было этих кафельных стен с размытым отражением, тошнотворного запаха спирта и ледяных тисков, сжимающих голову и плечи.

Кир прекрасно знал, что произойдет дальше. На четвертом этаже больницы он видел всю процедуру от и до несколько раз. Тогда они пробовали, учились, экспериментировали. Чтобы стать судьей не надо быть робкой монашкой, примерным семьянином или вообще добропорядочным гражданином. Нужно просто быть человеком. А уж они найдут, куда и что воткнуть, чтобы убить человеческую сущность и освободить божественное начало. Неизведанное, неудержимое, но такое необходимое.

Сейчас вон тот парень с гладко выбритыми скулами и заросшей шеей возьмет две длинных, слегка изогнутых под точно выверенным углом спицы для глаз. А приземистая матрона, с выбивающимися из-под медицинской шапочки каштановыми кудрями, две спицы покороче для ушей. Под четким контролем приборов металл пройдет короткий, но долгий путь сквозь верхнюю глазничную щель и барабанные перепонки до нужных точек в мозге. Лобная и теменная доли. Почти как лоботомия в средние века, только гуманней, да? Возможно, Кир почувствует вначале боль. Вернее, точно почувствует. Спицы будут осторожно прокладывать дорогу, миллиметр за миллиметром, без шанса на ошибку и неверное движение. А когда (может быть спустя пятнадцать минут) они достигнут цели – боль уйдет. А вместе с ней уйдет и Кир. Его мысли, тревоги, чувства, эмоции. Останется что-то несравнимо большее и в тоже время совершенно чуждое. Что-то такое же холодное как камень или металл. Бесстрастное существо, способное видеть насквозь всё вокруг: людей, их слова, их мысли.

Человеческое тело, как непрочный сосуд начнет рассыпаться под натиском бушующего внутреннего света.