Смещение

Диссертацию Эверетт защитил в апреле пятьдесят седьмого. Все необходимые формулы многомирия там были. Все необходимые слова сказаны. Только в одном Эверетт все-таки последовал требованию учителя. Слова были сказаны, но так, что понять их можно было по-разному. Как говорится, sapienti sat. В июле в журнале «Reviews of Modern Physics» Девитт — он тогда был временным редактором — опубликовал статью Эверетта — очень сильно сокращенный вариант диссертации. Там даже sapienti мог не быть sat. Настолько, что Уилер при корректуре добавил свой комментарий — по видимости поддержавший Эверетта, по сути отвергший его идеи.

Шеффилд, я это к тому, что, когда Эверетт писал окончательный вариант диссертации для передачи Уилеру, у него уже была идея продолжения. Идея, которую он с учителем обсуждать не стал — не хотел ввязываться в бессмысленную дискуссию с ожидаемым финалом. Пусть сначала пройдет защита. А после защиты…

Жизненная трагедия Эверетта заключалась в том, что после защиты не было ничего. Эверетт надеялся, что его работу заметят. Будут обсуждать, критиковать — и тогда он опубликует дополнение. Самое важное, на самом деле, в его работе. Нельзя — Эверетт был прагматиком и прекрасно понимал — публиковать более сильную идею прежде, чем физики согласятся с первой, изначальной, простой, по сути: о бесконечном числе миров, рождающихся каждое мгновение просто потому, что во Вселенной каждое мгновение что-то происходит, и каждое мгновение есть выбор из двух и более вариантов.

Алан отхлебнул из бутылки, закашлялся, отхлебнул еще и закашлялся сильнее. Шеффилд хотел встать, похлопать Бербиджа по спине, сказать, что не следует ему пить, не умеет он пить виски, и вообще хватит говорить непонятное.

Вместо этого Шеффилд закрыл глаза, чтобы не видеть Бербиджа. Он и уши заткнул бы, чтобы не слышать, но руки лежали плетьми на столе, и поднять их Шеффилд не мог — все равно что сдвинуть с места пирамиду Хеопса.

Шеффилд не хотел продолжения. Знал, что услышит страшное. Почему? Физика — чистая, никому не нужная физика. Но Шеффилду стало страшно. Не от слов — слов он не понимал. Не от голоса Бербиджа — голос он перестал слышать. Страх возник сам по себе, ни от чего, будто в давно забытом детстве, когда он, маленький, лежал в кроватке, свернувшись клубочком, мама выключила свет и вышла, и в темноте возилось нечто черное, огромное, душное, подходило, протягивало руки…

Что… что было потом?

— Что было потом? — спросил Шеффилд.

— Ничего. — Алан курил, жадно вдыхая дым, и ответил не на вопрос адвоката, а на свой, сказанный, но не заданный. — Не было ничего. Вы представляете, Шеффилд, каково жить, зная, что главную идею, главную работу вы не сможете не только опубликовать, никакой физический журнал не примет статью к публикации, нет, вы даже обсудить ее не сможете, даже намекнуть! Вы сказали «А» — ждите, пока люди с вами согласятся, и только после этого говорите «Б». Если сказать «Б» раньше времени, люди и от «А» отвернутся окончательно.

А? Б? О чем он? С каждым новым словом Бербиджа страх, родившийся из тьмы, все ближе подбирался к свету. Если открыть глаза, страх взорвется, как брошенная наугад граната, станет больно.

— Не надо!

Кто это сказал? Кто-то третий вошел и вбросил два слова, будто дважды выстрелил?

— Что?

Бербидж замолчал наконец, и адвокат смог разлепить веки. Страх не взорвался, но и не растворился в ярком свете, густом, как сметана.

— Что? — переспросил Бербидж.

Ответить Шеффилд не успел. Медленно начала открываться дверь, и адвокат указал пальцем. Было тяжело, но он смог. То, чего он боялся, сейчас входило в дверь, невидимое и неотвратимое.

Алан обернулся на звук.

— Миссис Риковер! — воскликнул он. — Могу я попросить еще бутылку?

Эльза высоко подняла брови. Встретив вопросительный взгляд Шеффилда, сказала:

— Звонит миссис Чарлз из офиса доктора Кодинари. У них что-то произошло, и она хочет говорить с вами, шеф. И она не хочет, чтобы доктор знал о звонке.

— Странно… — Шеффилд почесал переносицу, пытаясь сосредоточиться. — Хорошо, Эльза, переведите разговор на меня.

— Уже. — Эльза кивнула на лежавший на столе Шеффилда телефон.

— Пожалуйста, — подал голос Алан, — сделайте громкий звук, я… мне нужно…

Он не закончил фразу, не сумев придумать внятное объяснение, почему ему непременно нужно слышать, что скажет миссис Чарлз.

Шеффилд провел пальцем по экрану, оставив телефон лежать на столе.

— Доктор Шеффилд? — Голос был взволнованный и, как показалось Алану, испуганный.

— Да, миссис Чарлз. Доктор Кодинари в порядке, полагаю?

— Не уверена. Сейчас его нет на месте, и я решила… Прошу прощения. У нас ночью было… вторжение… пропал документ.

— Я знаю.

— Полиция не обнаружила… то есть камеры наблюдения… Простите, я волнуюсь…

— Что-то произошло еще, миссис Чарлз? — догадался Шеффилд.

— Да. Только что звонил детектив Остмейер. Они пытались найти отпечатки пальцев взломщиков, ничего не нашли, но сняли молекулярные следы с поверхности сейфа. Провели анализ обнаруженных ДНК…