Смешенье

Этьенн, где бы он ни был (надо полагать, у дверей в большую залу), мог, наконец, вздохнуть с облегчением. Все одолевавшие его заботы разом отошли в прошлое. Отец вернулся. Не будет больше неприятных расспросов, где верховный адмирал пропадает в трудное для страны время. Что почти так же важно, виновник торжества явился, и гости пришли не зря. А главное, король прибыл, и к тому же не раньше хозяина.

На Элизу, напротив, свалилось разом столько волнений, что недолго было бы потерять им счёт. Проталкиваясь через толпу слуг и придворных, она оставила Россиньоля и де Жекса далеко позади.

Проклятый флакончик! Дура! Дура! После того, что сказал д'Аво, ядом даже нельзя воспользоваться! Он хуже, чем бесполезен. Только сейчас Элиза поняла, что должна будет постоянно носить его под одеждой. Нельзя спрятать улику в ящике комода, где её случайно или нарочно найдут. Флакончик лежал в поясе всего несколько часов, а Элиза бы уже охотно променяла его на горящую головню. Он жёг кожу, и у неё появилась нервная привычка поминутно охлопывать рукою пояс. И за эту обузу она предала себя во власть герцогини д'Уайонна!

Однако беспокойство из-за яда не шло сравнение с тревогой, в которую повергли Элизу слова де Жекса о подвигах Джека Шафто в этом доме – да что там, в этом самом помещении (ибо она уже вошла в бальную залу) несколько лет назад.

Когда мгновение назад кареты герцога и короля въехали во двор, Элиза выскочила из библиотеки, не дожидаясь, пока де Жекс или Россиньоль предложат ей руку. Сделала она это потому, что хотела подумать – вспомнить, что случилось после их встречи с Джеком под Веной в 1683 году, и спросить себя: кто может знать о её былой связи с Эммердёром?

Лейбниц знает, но он не проболтается. То же самое можно сказать о Енохе Рооте. В Лейпциге Элизу и Джека видели несколько человек, но не из тех, к кому станет прислушиваться высший французский свет. Самый из них значительный – и при этой мысли жар ударил Элизе в лицо, словно облако пара из приоткрытой кастрюли – Лотар фон Хакльгебер, смотревший с балкона Дома Золотого Меркурия. Джек стоял тогда рядом с ней под видом слуги. Вряд ли Лотар свяжет его с Эммердёром.

Из Лейпцига они отправились в Амстердам. Сколько-то голландцев видели их вместе. Однако у тех людей нет никаких оснований думать, что сомнительный персонаж, который несколько раз появлялся с Элизой, – знаменитый король бродяг. Вскорости Джек отправился в Париж. Только там он по-настоящему прославился, въехав на коне в эту самую залу. Потом Джек бежал из Парижа в Амстердам, где и нашёл Элизу в её любимой кофейне. Там он провёл час, закончившийся очень неприятной сценой, которую Элизе не хотелось вспоминать, у Селёдочной башни перед самым отплытием Джека в роковую экспедицию за невольниками. Сейчас, разумеется, его давным-давно нет в живых. Однако вопрос в другом: видел ли кто-нибудь Джека с Элизой в этот последний час.

Ответ: разумеется, да, ибо, как стало известно позже, за ней следили люди д'Аво! Который в этот самый миг смотрел с другого конца бальной залы, словно мог читать Элизины мысли не хуже, чем мсье Россиньоль – шифрованные послания. Обоих соглядатаев Вильгельм Оранский убил собственной рукой. Однако д'Аво жив, и он знает.

Всё это время герцогский экипаж находился во дворе, как яйцо в каменном саркофаге. Дверца была открыта. Один из лакеев всунулся внутрь и зажёг несколько свечей. Плечи его двигались, как будто он встряхивает заснувшего в дороге пассажира. Гости – несколько сотен представителей высшей французской знати – были даже рады промедлению, поскольку оно дало им время выстроиться в длинную очередь встречающих. Слуги расстелили перед дверями ковёр, чтобы герцогу, а затем и королю не пришлось выходить на снег. По обеим сторонам алой дорожки застыл почётный караул – с одной стороны кавалеристы Этьенна, с другой – моряки. Этьенн под руку с матерью встал у самых дверей.

Наконец что-то произошло. Кавалеристы и моряки вытащили сабли и подняли их, образовав над ковром стальной коридор. Этьенн кивнул двум слугам, и те распахнули двери, впустив в зал порыв снежного ветра; Этьенн скривился, его мать наклонила голову и свободной рукой ухватилась за шёлковый шарфик, чтобы его не сдуло с причёски. Снаружи забрызганный грязью лакей задом выбирался из кареты, помогая кому-то очень ослабшему.

Элиза видела эту сцену всё лучше и лучше, поскольку её мягко выталкивало в начало очереди своего рода светской перистальтикой. Герцоги и герцогини уступали ей право стоять впереди как почётному члену семейства де Лавардаков. Никто не пускал ее в очередь, все настаивали, чтобы она продвигалась дальше. Посему она шаг за шагом приближалась к открытой двери и отчётливо видела, кто показался из кареты.