Смешенье

Соляная башня на юго-западном углу цитадели, выстроенной Генрихом III четыре с лишним сотни лет назад вокруг того, что теперь называлось Внутренним двором, выглядела так, будто её слепили из обломков других, рухнувших или взорванных бастионов. Где-то она была угловатой, где-то округлой. Там и тут приткнулись дымовые трубы или зубчатые парапеты; окна располагались без всякой чёткой системы, просто там, где каменщикам пришла фантазия оставить отверстие. Хотя, может быть, так лишь представлялось спустя пять столетий беспрестанных переустройств, а изначально каждый камень укладывался по какой-то безошибочной логике. Позже несколько королей, носивших имя Эдуард, обнесли Внутренний двор низкой стеной со своими собственными кунсткамерами башен и бастионов. Поверх пушек и зубцов этой-то стены Даниель и направил подзорную трубу. Он смотрел на плоскую крышу Соляной башни. Она, как и в некоторые другие башни Внутреннего двора, издавна служила тюрьмой для узников благородного звания. Иногда Даниелю казалось, что половина его знакомых на каком-то этапе жизни сидели в той или иной башне – включая самого Даниеля. То, что обычному заключённому Ньюгейта представилось бы свалкой строительного камня, было знакомо ему, как повару – его кухня. Он быстро навёл трубу. На том самом месте, где почти тридцать лет назад Даниель беседовал с опальным Ольденбургом, сейчас стояли двое в париках. Тогда узник и его гость наблюдали, как под покровом тьмы ввозят французское золото, чтобы купить английскую внешнюю политику. Теперь всё перевернулось: двое арестантов смотрели на «Метеор», готовый отбыть во Францию с поручением совершенно иного толка. Один – в ярко-рыжем парике – вероятно, был Чарльзом Уайтом. Его спутника – усатого, в треуголке поверх тёмного парика – Даниель не узнавал. Оба, вероятно, попали в Тауэр после того, как заговор против короля разоблачили по доносу одного из участников. Впрочем, это всего лишь сужало круг возможных кандидатов до нескольких тысяч тори, желавших Вильгельму смерти. Человек в тёмном парике смотрел на всё вокруг с любопытством, казавшимся Даниелю несколько подозрительным. Уставляться и показывать пальцем – дурная манера, люди благородные так не делают, однако двое узников только этим и занимались. Чарльз Уайт пялился на «Метеор», и Даниель, чтобы дать ему пищу для глаз, бросил в дыру три куска пудинга. Второй человек таращился на Лондон и постоянно указывал пальцем, дёргая Уайта за рукав, чтобы задать очередной вопрос. По всей видимости, его особенно занимали новые причалы и склады по берегам Темзы, выросшие за Ротерхитом в последнее десятилетие. Чарльз Уайт вынужден был отвечать, указывая на какие-то строения. Удовлетворив своё любопытство, темноволосый перевёл взгляд на старую часть Лондона. Теперь он меньше расспрашивал и больше говорил сам. Вопросы начал задавать Уайт. Темноволосый, очевидно, рассказывал забавные случаи – он то упирал руки в боки, изображая (надо думать) уличную девку, то брался рукой за подбородок, чтобы выдать последнюю фразу анекдота, за которой следовал взрыв хохота – отталкивающего хохота, ибо собеседники отклонялись назад и скалились, как две гадюки, готовые друг друга ужалить. Даже с такого расстояния было видно, что зубы у темноволосого – из лучшей африканской слоновой кости. Даниель, свободный человек, с заворожённым ужасом смотрел на двух узников, словно охотник из засидки.

Дюнкерк Март 1696

С Ла-Манша дул холодный ветер, однако в небе не было ни облачка, и волнам оставалось отражать лишь ясную синь. Соответственно выдался тот редкий случай, когда море и впрямь синее. Золотые отблески солнца на геральдической лазури волн представлялись добрым знамением для Франции.