Смятый лепесток

Конечно, сказать было легче, чем сделать. Напускное спокойствие Яны тут же слетело с неё, когда после приобретения мною статуса отца мы впервые собрались вчетвером в неформальной обстановке перед возвращением в Москву на работу. Даже зная, что встреча может причинить ей боль, настаивал, чтобы она присутствовала – это отныне неотъемлемая часть меня самого. Как моя жена, мой друг, мой близкий человек должна принять сей факт. Гораздо хуже было бы, если бы я попробовал утаить. Наверное, все ощущали неловкость. Тем более что до этого они были знакомы.

К счастью, Яна сумела взять себя в руки и поддержать разговор:

– Вы с Мией давно живете здесь? Дима сказал, твои родные остались в столице.

– Я переехала чуть больше четырех лет назад, Мия родилась уже здесь. Семьи у меня нет. Они умерли, а на оставшиеся от продажи наследства средства я купила здесь квартиру.

Чуть не поперхнулся собственной слюной, вовремя прочистив горло. Неимоверным усилием воли заставил себя сосредоточиться на дочери и не смотреть на Алину, иначе выдал бы нас обоих. А она, наоборот, была столь равнодушна к сказанному, словно сама верила в это. И не оставалось сомнений в том, что эту «правду» девушка повторяет не первый раз.

– Ох, извини. Грустно, конечно. А мне вот бывший сокурсник предложил здесь обустроиться, пожаловался, что рук и светлых голов не хватает в педиатрии, а зарплаты вполне приличные. Хотя, честно, меня привлекает опыт. Вокруг так мало действительно толковых специалистов, возникает желание побороться, помочь, поднатаскать.

Я внимательно следил за Мией, машущей из паровозика, наматывающего круги по маленькой траектории. Вмешиваться в обсуждение не было ни малейшего рвения. За прошедшие полтора месяца я обнаружил, что Алина – самое непредсказуемое, выводящее меня этим фактом из себя, хладнокровное существо из женщин, которых я знаю. Блаженная оказалась не блаженной, а очень даже приземленной и прагматичной девушкой. Но такой невозмутимой и равнодушной к мирскому…

Отщепенец.

Ее не присобачишь ни к одной известной классификации. У нее своя логика, свое мировоззрение, свое всё…

И это бесит. Не знаешь, как себя вести, что и где можно говорить, а где – нельзя. Я осторожничаю, иду окольными путями, а Алина смотрит в лицо с прямотой и безмятежностью и обрубает заходы. Так и не поведала ничего ни о себе, ни о том, как жила эти годы. Как только речь заходила о материальной помощи – тупик и категоричный отказ. Хотел познакомить родителей с внучкой – требует повременить.

А я, бл*дь, не могу. Я обрел нечто чудесное, ради чего вскакивал утром с постели. Я спешил заполнить годы своего отсутствия. Я не мог молчать о таком. Хотелось кричать всему миру о чудесных переменах.

А она тормозила.

Понимал, что права, но от этого не легче. С ума сходил.

Теперь, согласовывая график на работе, подгонял смены так, чтобы выходные шли подряд. И срывался туда к ним. Даже если на сутки. Даже если семичасовая дорога в одну сторону выматывала, отбирала остатки сил. К ней, любимой Умке. Чтобы хотя бы глазком…обнять, ощутить тонкий детский аромат, прижать хрупкое тельце к себе и слышать, как набатом бьется мысль: никому не дам обидеть, порву любого за слезинку. Люблю больше жизни.

Друзья и родные удивлялись, подкалывали, что вновь влюбился в жену, рвусь к ней, как Ромео. А если бы знали…к кому…

К своей маленькой копии, с которой на двоих одна страсть – небо. Как говорят, неисповедимы пути Господни, кто бы знал, что такое возможно… Гены, что ли? Нас обоих завораживал полет, меня пленили железные птицы, а Мию в силу возраста – пока еще только живые. Но я в тайне уже мечтал о том, что она пойдет по моим стопам. Боже, как же это непередаваемо…думать, планировать, представлять ее взрослой и рядом с собой… Гордостью, отрадой, смыслом существования…

А потом вспоминать о её матери, что неизменной тенью стоит за ней и…несводимым пятном на моей совести.

И катиться, катиться, катиться в адово пекло, где персональные черти всегда встречают с энтузиазмом и помогают погрузиться в зной самобичевания…

Глава 15

– Лен, ты можешь на меня так не смотреть? Начни уже говорить, а то я скорую вызову!

Вглядываюсь в остекленевшие глаза подруги, абсолютно обескураженная таким поведением. Она в прямом смысле этого слова ввалилась в квартиру и без каких-либо объяснений сидела на пуфике в коридоре минут десять. Я и воду приносила, и кофе предлагала, и ладонью проводила перед лицом – безрезультатно. Сердце ушло в пятки с первой секунды и до сих пор пребывало где-то в низах. Я уже и не уверена – дышала ли все это время, вообще?

– Аль, – позвала, захрипев, – я изменила.

Неимоверная волна облегчения сшибла меня с ног, и я плюхнулась на пол прямо перед ней. Правда, не разобрала этого бреда. Главное – никто не умер. Через несколько секунд немного пришла в себя и прикоснулась к ее руке:

– Что ты сделала?

Лена, наконец, придает взгляду немного осмысленности, хотя и повторяет затравленно:

– Изменила…