Смилодон

Сам он фехтовал без защиты, в батистовой, распахнутой на груди кружевной рубашке. Играючи. Будто бы не с тигром — с котенком.

Наконец, когда экзертиции прискучили, они угомонились, вышли в парк и неспешно, испытывая взаимную симпатию, предались приятному моциону. Разговор в силу инерции продолжил фехтовальную тему.

— Да, князь, как это ни прискорбно, но наступают плохие времена, — посетовал Анри и ласково погладил гард своей шпаги. — Фехтование деградирует. Времена прекрасных, рассекающих противника надвое клинков уходят в небытие, оставляя нам горестные реалии — игрушечные, более напоминающие шило рапиренки, которые едва ли даже подходят для дуэли. А эти нелепые придворные “des excuses” <Здесь: недоразумение (фр. ).>с эфесами из оникса, слоновой кости или саксонского фарфора! Я уже не говорю о траурных шпажонках с гардом из эбенового дерева и рукоятями, обтянутыми черным шелком. С такими можно сразу отправляться следом за покойным. К тому же, князь, не стоит забывать еще вот о чем, — Анрисклонился к розовому кусту и втянул носом густой, тяжелый от аромата воздух. — Это чертово огнестрельное оружие разом смешало все карты. Без сомнения, дьявольское изобретение. Меч в руках героя — ничто против негодяя, вооруженного кремниевым тромблоном <Мушкет с воронкообразным отверстием на конце ствола.>. Воистину грядет время подлости и бесчестия.

Сам он носил испанскую шпагу валансьенского типа — тяжелую, мощную, одинаково способную как колоть, так и рубить.

“Э, милый, ты еще не знаешь об автомате Калашникова”, — Буров, усмехнувшись, тоже снизошел до роз, с чувством понюхав, полузакрыл глаза, ловким щелчком турнул мохнатого шмеля-зануду.

— Да полно вам, шевалье, вы слишком мрачно смотрите на вещи. А что касаемо подлости и бесчестия, так этого добра во все времена хватало. Взять хотя бы эпоху Меровингов. Одни венценосные дамочки чего стоят <Времена франков отмечены небывалым разгулом самых низменных страстей. В ходу повсеместно были ложь, жестокость, кровожадность и подлость. Но даже на этом фоне негативно выделялись королевы Фредегонда и Брунгильда, которые вели между собой смертельную войну.>. Не с этих ли самых пор пошло выражение, что все зло от женщин?

Так-то вот беседуя и демонстрируя друг другу незаурядную ученость, они подошли к водопаду, не ахти какому, сразу видно фальшивому, вяло низвергающемуся в искусственное озерцо. На берегу из-под каштанов блестел карнизами кофейный домик, солнце отражалось в его витражных окнах, бросало радужные блики на лодку, застывшую на самой середине водного зеркала. Не было ни дуновения ветерка, воздух благоухал цветами, все дышало миром, спокойствием и гармонией. Однако только не в лодке. Там отчаянно жестикулировали, судя по всему, ругались и вообще вели себя агрессивно. Собственно, повышал голос лишь один член экипажа, Лаура Ватто а все прочие — Мадлена, Бернар и какой-то средних лет мужчина в щегольском камзоле почтительно ему внимали.

“Ага, похоже на совещание, — Буров глянул из-под руки, понимающе усмехнулся, посочувствовал Мадлене, — с далеко идущими организационными выводами. И место выбрано грамотно, никто, кроме рыб, не услышит. А они, как и покойники, большие молчуны. М-да, ишь как дает Лаура жизни, старается. Жучка, видимо, еще та. Палец ей в рот не клади. В общем, все по Джерому — трое в лодке, не считая собаки. Только вот не смешно совсем”.

А в лодке между тем страсти поутихли, амбалистый Бернар взялся за весло и ловко, как заправский гондольер, погнал посудину к замшелому причалу. Первым выбрался на шаткие мостки, подал руку Лауре Ватто, а та вдруг преобразилась, из разъяренной фурии превратилась в само очарование.

— Князь! Шевалье! — Танцующей походочкой подошла к Анри и Бурову, премило улыбнулась, сделала полукниксен. — Добрый вечер, господа. Ну как пофехтовали? Без дырок? Ну и славно. Ладно, не буду вам мешать, увидимся за ужином.

Показала зубки, кокетливо закатила глаза и под руку с Бернаром исчезла за поворотом дорожки. Стройная, элегантная, на редкость привлекательная в своем мужском костюме. Может, и не жучка совсем?

— Да, у нашей кузины непростой характер, — Анри сочувственно взглянул на бледную Мадлену, дружески кивнул щеголеватому мужчине, вздохнул и обернулся к Бурову: — Знакомьтесь, князь. Это наш средний брат…

— Луи, — мужчина по-простому подал тонкую ухоженную руку, и в глазах его, умных и насмешливых, промелькнула искра уважения. — Наслышан о вас, князь, наслышан. Своей лопатой вы зарыли все сомнения в человеческой порядочности.

Он замолк, поклонился и негромко, без всякого перехода, сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Господа, хорошо бы выпить. Вы не находите?