– Какой приятный господин, – шевалье зевнул, брезгливо усмехнулся. – И фамилия запоминающаяся. А знаете, князь, если вам нужно что-то по химической части, то я, верно, смогу помочь. Есть у меня знакомец один, граф де Аруэ, – он прервался, присел на корточки и погладил рыжего кота. – Смотрите-ка, князь, какой красавец. К деньгам… Так вот, граф этот, из “дворянства мантии”
Ехать надо было по левому берегу Сены в предместье Сен-Жермен. Бернар бестрепетно взялся за вожжи, кони разочарованно ударили копытами, карета покатилась по утреннему Парижу. Древняя Лютеция просыпалась. Стучала тяжелыми сапогами, плескала веслами баркасов, грохотала тачками, тележками, повозками. В грубом этом шуме галантный скрип рессор сразу же потерялся, а скоро и вовсе смолк – резко остановив орловцев, Бернар спрыгнул с козел и, не обращая ни малейшего внимания на прохожих, принялся мочиться на камни, помнившие еще, верно, Гуго Капета
– Какая непосредственность! – заметил Буров. – И где же это вы его такого взяли?
– Одна наша общая рыжая знакомая раздобыла, – усмехнулся шевалье. – Говорят, увела прямо с эшафота. Палач успел отрезать только язык. По-моему, она погорячилась. Это же какой-то монстр.
Действительно, ручьи шумели очень по-весеннему, а звук ветров напоминал артиллерийские залпы…
Наконец, изволив облегчиться, Бернар сподобился взять вожжи и не с ветрами – с ветерком препроводил-таки карету к массивным, витиевато изукрашенным графскими гербами чугунным воротам. За ними открылся Версаль в миниатюре. Впрочем, этот необъятный, в стиле рококо, парк мало чем уступал высочайшей резиденции. Боскеты, статуи, садовый театр, птичник, голубятня, мраморный бассейн вызывали восхищение, наводя на мысли о существовании рая. Да, неплохо жил шерстяной король, совсем неплохо, ничуть не хуже короля в короне. Непрошенных же гостей он встретил по-простецки, лично, с отменнейшим радушием. Ни о чем не спрашивая, приказал подать обильный завтрак, сразу же поинтересовался, нет ли нужды в деньгах, а узнав о цели посещения, удивился и приказал немедленно будить своего врача, “этого жалкого соню, который, видно, забыл, что ранняя пташка хоть и клюет по зернышку, но обгаживает-таки к вечеру весь двор”. Лейб-медик явился, когда уже пили чай с бисквитами, макая их на английский манер в крепкий выдержанный портвейн. Это был плотный, с широким подбородком, уверенный в движениях человек, его ореховые, чуть навыкате, глаза светились тщательно скрываемым честолюбием.
– Что случилось, сударь? Открылась рана? – с порога спросил он шевалье, с удовольствием отдал должное салатам и паштетам, а когда узнал, с чем пожаловали гости, улыбнулся тонко, с вежливой иронией. – Ну конечно же, господа, моя лаборатория к вашим услугам.
Весь его вид как бы говорил: когда кобелю делать нечего, он…