Смиренное кладбище

— Таких братьев полетанью выводят!.. Я ж его с Томки стянул. Она потом мне знаешь чего выдала: работа, говорит, Васькина, а платить восемнадцать лет ты будешь… Вот тебе и за что… А с Валькой это я недавно, полтора года без малого. На Ноябрьские познакомились. Валька-то у меня сразу залетела. Я думаю: пускай, курва, рожает. Мне уж тридцать, ну, тогда чуток меньше, все равно к тридцати… Она так хозяйственная, пожрать если сготовить и прибрать путем может… Пьет только. Да тут моя вина… Она до меня мало пила, так если, красненького. А я-то тогда жрал — будь здоров, ребят спроси… Уж потом, как родила, я ее в больницу клал — от выпивки полечить. Подержали неделю и выписали: почки у нее больные, лечить нельзя. Что теперь делать — черт его знает… При мне не пьет, а чуть меня нет, нажирается… Волохал ее за это, как мужика. Да бабе разве докажешь?.. У ней тело жидкое. Тусуешь, а толку хрен… Да, Миш, это… Рану мне постриги чуток. Вальку боюсь просить: у ней руки трясутся. — Воробей сел поудобнее. — Подсыхает, а? Гной перестанет — пластину вставлю, хоть подраться разок. А то замлел.

Мишка принес маникюрные кривые ножницы и аккуратно стал выстригать Воробью кожаную, без кости, вмятину над ухом.

— Три раза он тебя?

— Ага. Сюда два раза и — сюда, — Воробей с готовностью показал в битые места. — Утром просыпаюсь мокро, кровятина везде, по морде текет. Потом сосед зашел, «скорую» вызвал. Часов шесть с чердаком дырявым лежал, вся кровь спустилась… Тихо ты! — Воробей дернулся. — Ладно, хорош! Слышь, Гарика, говорят, тоже крепко уделали?..

— Крепко, — Мишка прижег шрам зеленкой.

Воробей сидел задумчивый.

— Выходит, оборзел Гарик… Вконец. А Борька, значит, нe сунулся… Правильно — под горячую руку тоже башку проломили бы… А ведь корешил с Гариком… А Стаська где был?

— Выходной взял.

— Гм, может, специально и взял… — Воробей усмехнулся. — Слышишь, Миш, хочешь, я тебе фотку свою подарю? — Воробей полез в «портмоне» и достал небольшую карточку. — Дай ножницы!

Мишка достал ножницы.

— Сейчас мы его рубанем! — На карточке Воробей с Гариком стояли возле красивого памятника. — Та-а-ак, кыш! — Воробей отстриг Гарика. — Давай надпишу… Чего писать-то? — Он пососал пластмассовую ручку. — А!.. «Мишке от Лехи Воробья». Нормально? Что у нас сегодня? Тридцатое? — Он взглянул на часы. — Уже тридцать первое. Суд сегодня.

— А ты не волнуйся, не посадят.

— Так а я и не психую. Сидим с тобой… Музыку бы еще. Только не эту, не дрыгаловку.

— Сейчас заведем.

Мишка принес маленький магнитофон, поставил на холодильник, включил…

Магнитофон густым басом негромко пел под гитару: «Гори, гори, моя звезда…» Воробей пододвинул ухо ближе.

— Из старых кто-нибудь?

— Нет, товарищ мой школьный…

— Хочешь, мы его в церковь определим? Чего смеешься? Я с Батей поговорю, с Женькой-регентом. Свои ж все… Подучится малость и пошел религию петь! Все лучше, чем в службе геморрою насиживать… приводи его… Бабок насшибает! Гори, гори-и-и…

— Кто это тут поет? — подергивая тронутой тиком головой, в кухню вплыла Мишкина бабушка, толстая уютная старуха. — А-а, у нас гости… Ну, здравствуйте… Как звать-величать?

— Воро… Леша, — Воробей осторожно, чтобы не сделать больно, помял пухлые старухины пальцы.

— Алексей, значит. А по отчеству?

Воробей чуть напрягся, вспоминая:

— Сергеевич.

— Очень приятно, будем знакомы, Елавета Михайловна. Ну, давайте чай пить… Вы вместе с Мишей на стройке работаете?

Воробей взглянул на Мишку, тот моргнул одним глазом.

— Ага, — кивнул Воробей и поднялся с табуретки.

— Домой пора.

— Ну, если пора… Заходите к нам… — Старушка улыбалась и подергивала головой.

Мишка проводил Воробья до лифта.

— Погоди, забыл! — Он метнулся назад, в квартиру: — Вот за отпуск, твои. — И виновато добавил: — Заказов мало было.

9