Смирительная рубашка для гениев (СИ)

- На обычном за год. А у тебя квартира-то есть? - и, не дождавшись ответа, продолжал: - А квартиру больнице передадут. Ты и здесь в парнике дозреешь. Зачем овощу квартира?

- Ему овощехранилище.

И оба мерзко заржали. Я не отвечал: я не знал, что отвечать... Что теперь будет с Анжелой?! Что будет со мной?! Жизненный путь для меня уже закончился в этой психбольнице, этим коридором.

- Так что ты квартиру на меня перепиши, - сказал рыжий. - Слышь?!

- А почему на тебя, давай лучше на меня, - толкнул меня в бок лысый.

- Ладно, все равно на кого - поделим.

И снова оба заржали.

"Почему им так весело? - думал я. - Ведь Анжелу-то в морг унесли!..."

Мы миновали одно, затем другое отделение.

- Эй, подождите, коллеги.

Нас нагнали двое запыхавшихся санитаров. Один недоносок был в очечках, в низко надвинутой на лоб шапочке, другой - налысо обрит, с серьгой в ухе и патологическим взглядом садиста.

- Это у вас Четырнадцать Пятнадцать? - спросил бритый с серьгой, ткнув мне пальцем в грудь.

- Ну, - отозвался один из сопровождавших меня.

- Тогда мы его забираем.

- Это куда это? - возмутился рыжий. - Он нам и самим нужен для карцера.

- На буйное отделение.

- Мы из тебя там быстро человека сделаем, - сказал очкастый и, соорудив из пальцев "козу", ткнул мне в грудь.

- А с какого хрена?! Нам велели его на писательское отделение доставить. Не отдадим! - рыжий дернул меня в свою сторону, так что я чуть не упал.

Я понимал, что сейчас может произойти нечто еще более ужасное чем то, что уже произошло - меня заберут на буйное, где через месяц я превращусь в несъедобный овощ. Господи, какой ужас! Уж лучше к безнадежным писателям, в карцер!..

- Не отдадим число! - воскликнул другой санитар и дернул меня в свою сторону, я снова еле устоял.

- Ты у меня в такое дерьмо превратишься... - в то же время продолжал шептать мне очкастый. - Сначала тебя буйным на растерзание отдам, - с присвистом шипел он, не обращая внимания на перепалку коллег.

- Совет Союзов писателей уже принял решение. Председатель все подписал, - веско сказал бритый с буйного.

- Его заочно признали неизлечимым и невменяемым, - добавил очкастый, садист и сволочь.

- Почему неизлечим?! Я излечим!! - воскликнул я, прижимаясь к рыжему. - Не отдавайте меня, ребята!.. - почти плача, попросил я. - Не отдавайте, они из меня...

- Заткнись, псих-дрих недоделанный. Мы тебя за месяц вылечим, - опять стал пугать очкарик. - Ты у нас через месяц кроткий, как кролик будешь, сука!

- Ну, если Совет проголосовал... - с грустью сказал рыжий и отпустил конец моего рукава, - тогда забирайте. А вообще вам, зверям, живых людей на буйное отдавать нельзя.

- Вы его там уж не очень, - сказал другой. - А ты терпи, может, и вытерпишь, - ободрил он и отпустил другой рукав.

- Не отдавайте меня, - снова попросил я, но никто меня уже не слушал.

Бритый садист с серьгой в ухе и очкастый недоносок в низко надвинутой на глаза шапочке схватили за болтающиеся рукава и потащили по коридору в обратную сторону. От страха я еле перебирал ногами и вот-вот готов был потерять сознание.

Господи, на буйное! Это конец!.. Теперь точно конец...

Глава 5

КОЛЛЕКЦИОНЕР ГАЛЛЮЦИНАЦИЙ

По пути санитары бесцеремонно отшвыривали в стороны ставших мне уже родными тихих дуриков, наверное, я в последний раз вижу такую уступчивость, кротость и интеллигентность - на буйном интеллигентных не будет...

Машинально перебирая ногами, я тупо смотрел в пол, боясь поднять глаза, в голове билась одна мысль: "Это конец! Пропал! Выхода нет... Нет!.. Нет!.. Нет!"

И я вдруг прозрел... Я вспомнил своего отца, всю жизнь работавшего инженером в научно-исследовательском институте, умершего от инфаркта, когда мне не было и десяти лет. С детства отличаясь от сверстников хилым здоровьем, я болел. Врачи думали, что я не выживу, но я жил в тяжелых условиях коммунальной петербургской квартиры без горячей воды и ванны, вопреки хилому здоровью и всем простудным и инфекционным болезням. Жил даже, когда заболел полиомиелитом, от которого в голове у меня лопались сосуды, и вопреки и наперекор всему не стал ни паралитиком, ни эпилептиком, ни просто дурачком... а даже стал писателем (но это уже не вопреки, а благодаря). Перед глазами пронеслась музыкальная школа. Отец мечтал стать скрипачом, решив воплотить эту мечту в своем сыне, пронеслась юность, в которой не было ничего хорошего. Институт, смерть матери, женитьба и скорый развод... В том прошлом не было света и радости, и только одна эта встреча с любимой женщиной в психбольнице все перевернула... В одно мгновение вся жизнь промчалась передо мной. Я знал, что такое случается перед смертью... и уже готовился к ней.

Бессмысленно глядя вниз, я не сразу обратил внимание на странную особенность, которой не находил объяснения: у очкарика из-под халата торчали фланелевые пижамные штаны, на ногах - больничные тапочки.

Санитары остановились в конце коридора.

- Сюда, - сказал лысый, толкнув дверь.

Мы оказались в туалете.

Несколько кротких безумцев, увидев людей в белых халатах, поспешно выскочили в коридор.