Смоленские кривичи. Держава на Днепре

Новгородская I летопись старшего извода свидетельствует, что переворот свершился мирно. «В лѣто 6669 [1161; дата неверна, на самом деле – в 1162 г.]. Уладися Ростислав с Андрѣемь о Новъгородъ, и вывѣдоста Мьстислава, Гюргевъ внукъ, седевъшю ему годъ до года без недѣлѣ, а Святослава въвѣдоша опять на всѣи воли его». У В.Л. Янина в его «Очерках истории средневекового Новгорода» этот факт вообще не объяснен. И.Я. Фроянов полагает: новгородская община была столь сильна, что не подчинялась приказам Андрея Боголюбского. Тогда Андрей сговорился с Ростиславом и согласился на возвращение его сына, чтобы только «насолить» местной общине. Истина где-то близко. Возможно, Андрей Боголюбский понял, что не справляется с буйной новгородской вольницей, и задумал переложить эту проблему на плечи Ростислава. Что, впрочем, не отменяет и другого: сам Ростислав Киевский мог активно интриговать и склонять новгородцев в свою пользу. Боголюбский остался почти без союзников (если не считать рязанских князей) и предпочел отступиться от Новгорода мирно. А Ростислав, напротив, объединил вокруг себя русские княжества. Его союзниками были князья Туровский (благодарный за предоставление волости), Полоцкий, Галицкий, Черниговский и Волынский. Казалось, ненадолго вернулись времена Мстислава Великого, времена юности Ростислава, которые он помнил и которые казались ему золотым веком. Увы, миг единства вновь оказался кратким. Да и было оно лишь отзвуком прежней силы и славы Руси. Население росло, земли дробились. А с Запада набежали облака – пока они были легки, словно тени, но скоро тучи начнут густеть, появятся сполохи и под взблески молний грянет страшный шторм: Русь станет объектом экспансии крестоносцев. Но кто мог это предвидеть? Еще два поколения русичей беспечно сражались друг с другом, оспаривая волости, деля имущество, выясняя, чья община сильнее и не думая о завтрашнем дне.

8. Защитник купцов

Первым событием, едва не нарушившим хрупкую стабильность на Руси, стала смерть черниговского князя Святослава Ольговича. Это произошло в 1164 году. По лествичному счету стол должен был занять Святослав Всеволодович («синее вино»). Больше того, Святослав имел право даже и на киевский «золотой стол», если бы умер Ростислав Смоленский. Однако Русь бурлила, как переполненный котел, а в такие эпохи вопросы решают с помощью грубой силы, и мало кто думает о законах. Да и вообще, лествичная система обнаружила несостоятельность. Ее пытались ввести у славян в X веке, у тюркютов в VI, у сельджуков в XI. И везде она терпела провал через два-три поколения, потому что связи между родичами невероятно запутывались. Лествица – это вариант развития общества, рассчитанный на короткий период; интеллект правителей и общинников явно не в силах спланировать и осуществить более долгосрочный проект. Следовательно, гордиться нашими предками в данном случае нет причин. Они попытались реализовать примитивный вариант управления обществом, потерпели фиаско и стали экспериментировать дальше. Нам остается лишь зафиксировать неудачу, анализировать ее причину и следить, какие еще системы управления практиковались на Руси.

* * *

Часть черниговцев выступила за старшего сына покойного князя – Олега Святославича (младшим был известный Игорь – герой «Слова о полку…», имелись и другие сыновья и дочери). Но большинство общинников было против него. До войны дело не дошло. Олег уступил черниговское княжение Святославу Всеволодовичу (1164–1180, с перерывами), а сам удовольствовался Новгород-Северской землей и ушел туда вместе с братьями. Правда, Святослав Всеволодович («синее вино») обещал присоединить к волости несколько городов, но затем позабыл обещание. Пришлось вмешаться Ростиславу Киевскому, и лишь по воле верховного князя Всеволодович выделил еще четыре города своей родне.

В это же время Давыд Ростиславич, правивший в Витебске, воевал против Минска, отстаивая интересы полоцкой городовой общины. Это подтверждает мысль, что причиной вокняжения Давыда в Витебске была нужда в подмоге, которую испытывали полочане, теснимые минской общиной. Полоцк превратился в младшего партнера Смоленска. Древняя земля кривичей словно бы воссоединилась на короткое время, отринув политические границы (впрочем, воссоединилась без Пскова, где тоже обитали потомки кривичей).

И тогда же возникли первые сполохи надвигавшейся с Запада грозы. «Шведы, придя к Ладоге в 60 шкотах и учинив вред великий около Ладоги, вокруг посада пожгли и отступили на реку Вороняй», – повествует В.Н. Татищев (История Российская. Т. 2. С. 330). Навстречу врагу выступило войско. Шведские пираты были разбиты, 34 корабля захвачены. Конечно, всё это можно рассматривать как случайный набег. Да и вправду, не было ни зловещего плана наступления Запада на Восток, ни мирового заговора. Запад рос, был агрессивен, расширялся и уничтожал тех, кто стоял на пути, не стесняясь в средствах. При этом имелось четкое осознание своих и чужих. Русские к числу своих не относились.