Смоленский поход

Наскоро поев и разогнав царедворцев, дескать, без вас дышать нечем, я отнес хозяйке половину каравая хлеба и мешочек крупы с куском сала. Женщина приняла дар с благодарностью, но без подобострастия, чем сразу расположила к себе. Младший брат ее, лет двенадцати парнишка, тот самый которого она назвала уже взрослым, напротив взглянул волчонком, но ничего не сказал.

— Спасибо тебе добрый молодец за доброту, нечем только отблагодарить тебя.

— Молись за нас добрая женщина. Завтра нам в бой идти, божье заступничество в таком деле никому лишним не будет.

— Ты бы, боярич, не шел на сеновал. Там баня рядом, каменка топилась нынче, до утра не замерзнешь.

— А вот за это спасибо.

Пожелав хозяевам покойной ночи, я отправился на сеновал и завернувшись в шубу сразу заснул. Впрочем, сон мой был недолгим, каким то шестым чувством я почуял движение рядом с собой и еще не открыв толком глаза, схватился за рукоять допельфастера.

— Тише ты боярич, воев своих разбудишь, — услышал я шепот хозяйки.

— Ты чего, скаженная, тут же люди кругом.

— Спят твои ратники что сурки.

— А ты чего?

— Али не знаешь чего? Полгода вдовею при живом муже, а тебе в бой завтра идти…

— Как при живом, ты же сказала — пропал?

— Ага, вместе с лошадью к ворам и подался ирод, еще по осени. Казаком вольным похотел стать аспид. А ты молодой, красивый, жалко если убьют…

— Не убьют, я фартовый.

— А раз фартовый то чего ждешь?

В кромешной темноте я почувствовал, как ко мне под шубу скользнули немного загрубевшие от работы, но ласковые и теплые женские руки. Губы встретились с губами, и нас охватила страсть. Торопливо срывая друг с друга одежду мы сплели наши тела в немыслимый клубок и растворились друг в друге без остатка. Потом обессилившие, но довольные лежали рядом и болтали о каких-то пустяках. Потом как-то само собой перешли на ее жизнь.

— Не хотела я за него идти, да родители сговорились, куда денешься. Потом дочка Танечка родилась, а мои родители померли разом. И вовсе некуда стало деваться, да еще братишка вот сиротой остался, с нами жить стал. А он не любил меня, бил бывало, а потом и вовсе ушел. Тошно с ним постылым жить было, маетно, братика каждым куском хлеба попрекал. Может, убьют, прости меня господи!

Я слушал безыскусный рассказ молодой красивой женщины, которой захотелось немного тепла и ласки в серой беспроглядной жизни и помалкивал. Наконец ее рассказ подошел к концу, и она переключилась на меня.

— А ты из Москвы?

— Да.

— Никогда не бывала, а теперь и вовсе не погляжу с этой войной проклятой, да смутой. Когда она хоть кончится?

— Теперь скоро, царя вот выбрали, значит смуте скоро конец.

— А сказывали, что царем какого-то немца-басурманина выбрали, правда ли?

— Нет, он православный, — хмыкнул я.

— А ты его видел?

— А как же, как тебя. Да и ты, поди, видала, он же с нами сейчас пришел. Ты как рассветет, ворон не лови, а смотри во все глаза. Так царя и увидишь.

— Ой, да как же я его узнаю?

— Ну, это просто, у кого рожа самая злая тот и царь.

— Правда?

— Конечно, правда, посмотри на меня, разве эти глаза могут соврать?

— Ой, врешь ты все!

Утром, осторожно высвободившись из объятий, я быстро оделся и вышел во двор. Сладко потянувшись, я услышал скрип снега и, обернувшись, увидел невозмутимые лица Никиты Вельяминова и Анисима Пушкарева.

— Вы чего тут?

— Так сон твой охраняем, царь батюшка, — ответствовал стрелецкий полуголова.

— Я вижу как вы охраняете, — пробурчал я, — того и гляди лихие люди украдут государя вашего, а вы лиходеи и знать не будете.

— Грех тебе говорить такое Иван Федорович, нешто тебя потревожил кто, али помешал чему, — скроил умильную рожу Анисим.

— Видел все?

— А чего, дело молодое, а я не такой дурак как твой кравчий или стольники со спальниками-дармоедами. Скоро из царя схимника сделают!

— Анисим! — повысил голос Вельяминов.

— А чего Анисим? Я уже тридцать пять годов Анисим! Когда государыня из Стекольны* приедет, так то совсем другое дело будет, а сейчас оно и не грех вовсе!

— Так все, прекратили базар! Лучше расскажите, от лазутчиков вестей нет?

— Тихо все, государь, не знают воры о том, что мы идем.

— Тогда седлайте коней, нечего засиживаться!

Никита с Анисимом бросились выполнять распоряжение, а я обернулся и увидел, как на меня изумленными глазами смотрит хозяйка двора.

— Чего ты красавица смотришь так, будто чудо какое увидела?

— Они тебя государем назвали, — прошептала она еле слышно.

— Ну, вот видишь, и царя повидала.

— Прости государь, — кинулась молодая женщина в ноги.

— За что простить, али неладно получилось? Поднимайся, давай, застынешь чего доброго. Как зовут то тебя, красавица?

— Настею…