Смородиновый лес

а ст[раны] — это встречи, то есть у[час]ть,

родство, какое [боль]ше чем медвежий

косматый космос но и [мель]че крохи…

А наши кр[ох]и — те, кто нам острее

и нас самих, и самой близкой речи,

но даже к ним мы не плывём немыми

пока из губ дыханье, то есть слово…

Вот потому… поэтому, вернее…

ЗНАТЬ

Я хочу знать о тебе всё.

Зачерпнуть раньше твоих слов.

Городов жилых и проезжих сёл

затвердить географию набело.

Как шуршит в кедрах глухой дождь,

как бежит по коже капля воды…

Называя: брат, понимать: ложь,

но честней прочих её ходы.

Как блестит в дебрях волос — соль,

как красно солнце с изнанки век, —

повторять этот язык вдоль,

поперёк, насквозь и врасплох, в разбег…

Как растут бережно семена,

как шатает бешеных дрожь земли.

Как другие пили тебя до дна!

И о тех, которые не могли…

Я бегу выиграть сей звук —

древний космос полон муры, туфты! —

но его джаз-бэнд о тебе вдруг,

и гремит во мне потому что — ты…

Я шепчу, и ветер ерошит ворс

дыбом вдоль хребтины тянь-шаньских гор;

я хочу, чтоб он и в тебя врос,

золотой септический септаккорд, —

чтобы ты слышал в нём ноту Si

и в её синь пропадал, спасён

из песков-льдин-неводов, и

чтоб хотел знать обо мне — всё.

ПИТЬ

Ты ведь не знаешь, чтО там.

С первого же глотка

лопнут горячим потом дойные облака.

Осы сосковых зёрен, бёдер нагар/прострел,

голос твой станет чёрен, станет зрачок твой — бел.

Встанешь, шагнёшь по шпалам, даль это сталь колен.

Путь развернётся алым, зелень плеснёт из вен.

Две поднебесных нити снижут желток и синь.

Разве же ты — не птица? Только беги! Неси

дробью безумных пяток, мельницей ног и рук —

нерастворённый запах, неотражённый звук!

Скорый по взлётке рельсов, выше-гляди-сметёт!

Веткой срывая время, навзничь листая — всё:

та, что ещё разлюбит, вновь первый раз с тобой…

Станут слюдою губы и шоколадной — боль…

Канет закат на блюдце, выплывет в бирюзе

дом, где тебя дождутся, где одному тебе

дальний ночник крылечка — ближе, теплее…

НЕТ!!

Это — ослепший встречный!.. И — оборвётся свет…

…Чашка с отбитым краем, трещинная змея.

Что в ней? Сама не знаю, яд или просто — я…

ЧИТАТЬ

…по обрезу слов — босыми подушечками безымянных,

через абрис снов — осмелевшим кончиком языка,

от верблюжьих колючек кириллицы до лоскутка дыхания,

просыпая в кофе (Корфу?) пробелы —

Сахару сахарного песка…

…между выпуклых строчек вен,

виннокрасных родинок двоеточий :

сняв ненужную суперобложку,

полями за склейку ресниц ведя —

то ла(донно) вдоль корешка, то ли лодочкой-оморочкой, —

но на слух тебя, и на вкус тебя, наизусть — тебя…

ДОРОГА НАД

Котёнок-неженка вдох и мех,

а млечное блюдечко горячо!

И гжель боди-арта — на самом дне

в тебе, не дотронувшемся ещё.

Дорога над ненасытна ввысь

раскинув в стороны облака,

и след самолёта широк как кисть

во мне, не дотронувшейся пока.

Светлы на белой ночи холста,

зажмурясь ляжем в едину тьму,

друг друга по родинке прочитав,

друг друга по буковке расстегнув

до дня, дымящегося рекой,

кошачьей шёрсткой в карандаше,

друг с друга выпитым молоком —

до нас, дотронувшихся уже…

В АФИНАХ РОЗОВЫХ

«В Афинах розовых дома — стихи. Заметила?

В них камешки неравного размера

друг к другу жмутся, чудом образуя

и стены, и карнизы, и проёмы —

оконные, дверные, слуховые —

таких воздушных ровных очертаний,

что вздрагиваешь каждый раз, не веря,

и улыбаешься одновременно… Не вдвоём, но

и не совсем уж врозь мы любим сами

словцо прикладывать к словцу: вдруг прирастёт и

пошевельнётся, и пойдёт гулять, и вынет

счастливую монетку… Неразумно,

но как легко! Покатится по кругу —

за край небесного ковра. Ни зги, ни трещины…»

Так мы порою пригнаны друг к другу,

ночной. Лукавый Одиссей, горячий грека.

АЭРО

…тенью скользя-задевая спящие города

движется самолёт медлительно как всегда

мошкой ползёт упрямой к рассвету да-

льние уносит страны в глазах вода

с неба а в коже жар задержался там-

тaмы крови в далёком где-то ещё но сам-

о!лёт возвращается и крыла-

ты и я и новая жизнь легла

завтрашняя на огни на земные ран-

ние и утро сквозь тучи краснеет нам

ли про него придумать летит когда

тенью скользя-задевая спящие города…

БЕССОННИЦА

Совы… бесовские и невесомые,

вспомнятся: дрёмой плывёшь, но — коготь

где-то с изнанки… Скажи мне сонное,

то ли с английского, то ли — другого…

Вдохом поймай, отпусти на выдохе —

дёрнусь, но снова — ручные, ручьёвые

волосы, полосы светлые… вылетит

слово… моё ли, твоё или чьё оно?..

Слово-совёнок, гнездо его — жжение,

раж: на рожон через брайль многоточия

буковкой м(алой) — руки продолжением,

снежным крылом — продолжением почерка…

ПО КРАСНОЙ НИТИ

— Чего в такую рань? Эх ты. Легко ли

чём свет вставать, встречать идти старухе?

— Мне, бабушка, хотелось повидаться,

давно не говорили мы с тобою.

— А с дочками что не до разговоров?

— Да выросли они, живут отдельно,

к чему мешаться у чужого счастья,

я лучше к вам — ведь часто собиралась.

— Ну заходи. Дай поцалую… дылда.

Дом-от большой наш, и обняться есть с кем.

Мы все с тебя глаза-то не спускали,

не ждали правда рано так, но что уж.

— Что мама?

— Младшая моя краса и ныне!

Умней всех вас, всех лучше шьёт и вяжет —

светлее снега, легче паутинки!

Лишь тёплые ей вещи не даются.

— А папа?