Пользование тростью изменило мозг Гордон. Помимо
Замечательно то, что наш мозг увеличивает этот пузырь в ответ на увеличение тела. Попробуйте пару дней носить шляпу-цилиндр, и скоро вы перестанете ударяться им о притолоку; при регулярном использовании бамбуковых палочек для еды мозг начинает считать их продолжением пальцев. Мозг игрока в бейсбол считает биту продолжением рук, труба трубача – это часть его самого. А слепой, умеющий пользоваться тростью, приобретает мастерство и музыканта, и атлета.
Однако этот пузырь, повторяющий очертания цилиндра или палочек для еды, живет лишь пока вы не снимете цилиндр или не закончите обед. Мозг очень пластичен и может быстро приспособиться к новой ситуации, однако когда нужда отпадает, он возвращается к своему исходному состоянию. В рамках одного эксперимента ученые на пять дней завязывали добровольцам глаза и затем с помощью ФМРТ показывали, что зрительные центры (затылочная доля коры головного мозга) испытуемых начинали отвечать на невизуальную стимуляцию, например на ощупывание знаков азбуки Брайля. Экспериментаторы решили, что в результате зрительной депривации в мозге “просыпаются” уже существовавшие связи. По их мнению, в случае слепых людей именно эти связи используются – сначала временно, а потом и постоянно – для извлечения из видимого мира информации.
У человека, долго пользующегося тростью, периперсональное пространство всегда расширено. Его мозг воспринимает пространство вокруг кончика трости совершенно так же, как мозг зрячего воспринимает пространство вокруг его руки. Слепой способен отреагировать на стук трости так же быстро, как зрячий реагирует на предметы вблизи от головы или рук.
Через некоторое время Гордон отпустила мою руку, помня о моем обещании не допустить того, чтобы она упала с обрыва или попала под машину. Ее трость тотчас же нашла громоздкую бетонную клумбу, которую она ощупала, идентифицировала и обошла стороной. Хотя теперь впереди не было заметных препятствий, Гордон почему-то стала сильно отклоняться влево. А слева от нее стояло четырнадцатиэтажное довоенное здание, построенное, как я заметила краем глаза, из камня, сквозь который вряд ли может пройти человек.
И тут я допустила главную ошибку, которую можно допустить во время прогулки со слепым: я попыталась стать ее проводником. Я протянула руку, собираясь схватить Гордон за плечо, чтобы предотвратить неизбежное столкновение со стеной. С трудом сдержавшись, я ограничилась замечанием: “Э-э… Вы отклоняетесь влево. Еще чуть-чуть, и вы…”
Гордон это не смутило. “Да, если я заберу чересчур влево, я врежусь в здание. Но я знаю, где я”.
Меня ее слова не убедили. “Еще немного, и вы натолкнетесь на стену…”
Она остановилась и, казалось, тяжело на меня посмотрела, после чего двинулась вперед, и ее трость ударилась прямо в стену. Гордон быстро ощупала тростью стену и тротуар, будто погладив домашнее животное. После этого она плавно повернула направо – ровно настолько, чтобы идти параллельно стене.
Тут я поняла, что Гордон изменила направление специально, чтобы найти точку отсчета. Посреди бескрайнего тротуара она искала нечто осязаемое, от чего можно оттолкнуться.
По крайней мере, я была не одинока в самонадеянном желании помочь ей избежать травм. Гордон рассказала, что люди постоянно хватали ее, когда она приближалась к зданиям. Но эти люди, как и я, просто не понимали, каким она видит пространство. Она специально шла к зданию.
“Для вас это не препятствие, да? – уточнила я. – Просто ориентир?”
“Именно”, – Гордон улыбнулась, продолжая идти идеально параллельным курсом.
Когда мы выходили из дома, я заметила, как она делает нечто подобное. Вместо того чтобы влиться в поток пешеходов, идущих по тротуару в обе стороны, Гордон пошла наперерез, пока не достигла осязаемого предмета – фонарного столба – на противоположном краю тротуара. Направляясь в пространство с неустановленными границами, она первым делом устанавливала его размеры и очертания.