Меня привлекла некая вещь в паре метров. Я буквально бросилась под ноги какому-то человеку, который проходил мимо и явно не ожидал встречи с прыгающими людьми. Объектом моего броска была глубокая щель в тротуаре. Я нагнулась и заглянула внутрь. Внутри жили десятки крошечных растений с двумя листочками, которые тянулись к свету. Ни на одном из них не было следов насекомых. Между ними теснились семена вяза, высохшие и бесцветные, дряблые от сырости. Щель в тротуаре указывала на время года: поздняя весна, когда растения начинают лихорадочно расти и размножаться. Отсутствие мусора – окурков, обрывков бумаги – в трещине свидетельствовало о том, что в этом районе добросовестно убирают улицы.
Над головой стайка птиц, казалось, влетела прямо в кирпичную стену многоэтажки. За ней погналась другая стайка, и я поняла, что птицы влетели в узкую щель между домами, шириной, наверное, сантиметров пять. Время от времени в воздух взвивалась птица, будто бы стена ожила. В щель были снесены веточки, трава и клочки бумаги, составившие вместе птичью многоэтажку. Выступающий ряд кирпичей служил балконом; на нем сидел самец в сверкающих черных и ярко-коричневых перьях, который чистил клюв движениями, какими обычно точат нож о точильный камень.
В здании неподалеку была распахнута дверь. Рядом шумели несколько мужчин, которые, судя по всему, собирались внести в дом парочку стиральных машин, печально стоявших на тротуаре. Один из мужчин, поймав мой взгляд, улыбнулся. “Там, наверное, гнездо”, – радостно предположил он. О да, у них там все забито, сказала я. Птицы, наверное, переезжают вместе со своей бытовой техникой. “Птичьи холодильники!” – сказал он. Мы обменялись приветствиями, и я пошла дальше – не потому, что была готова оставить этих суетливых птичек, а потому, что приятный обмен репликами с незнакомцем стоило закончить до того, как беседа станет неловкой.
После этого зрелища стали мелькать с бешеной скоростью. Похожие на гусениц мягкие зеленые семена лежали на мокрой земле наряду с маленькими зелеными гусеницами. Мимо проревел грузовик, кричаще желтыми буками рекламирующий свою фирму. Он со стуком проехал по металлической плите, которую оставил кто-то, работавший под землей. Три оранжевых конуса бездыханно лежали неподалеку. Я вспомнила, как шла по этой улице с сыном, высматривая оранжевые вещи: это было в
Ворота были приоткрыты. За ними виднелась частная парковка на задах жилого дома. Внутренняя стена здания увита плющом. Никого. Я быстро огляделась и нырнула внутрь.
Я прошла всего половину квартала. Обычная прогулка стала неизмеримо богаче. В XIX веке опытные анатомы хвастались, когда могли определить животное – и даже реконструировать его – по одной-единственной косточке. Точно так же, по малым уликам, можно реконструировать жизнь города. Чтобы увидеть обычный квартал, нужно понимать, что все видимое имеет историю. Все предметы когда-то появились в том месте, в котором видите их вы, все они когда-то были изготовлены и имели определенное предназначение. Кто-то прикасался к ним (или не прикасался), кто-то прикасается сейчас (или не прикасается). Все это – улики.
С другой стороны, чтобы увидеть квартал, нужно понимать ограниченность нашего восприятия. Мы стеснены рамками своих сенсорных способностей, принадлежностью к виду
Мой квартал – как и любой другой – наполнен звуками и образами. Я смогла разглядеть детали, которых не замечала раньше, не благодаря опыту своих спутников как таковому; это случилось просто благодаря их заинтересованности в определенных вещах. Я выбрала этих людей из-за их способности стимулировать мое собственное избирательное внимание. Опытный человек может только указать на то, что он видит, а дальше вы должны самостоятельно настроить мозг так, чтобы тоже это увидеть. Подхватив мелодию, научившись подпевать, вы не останетесь прежним.