Смотри, я падаю

На экране показывают виллу в Андрайче, стену, через которую Тим карабкался не так давно, ворота цвета «голый беж», виллу, где он фотографировал Гордона Шелли и Наташу, фото, которые он показал Петеру Канту. Наверное, ему надо было быть осторожнее, показать только снимки пары в городе, и только их любовных забав, если бы Кант настаивал.

Петера Канта выводят из дома двое полицейских в форме. Его руки за спиной, голова опущена, он одет в мягкие серые брюки и майку золотого цвета с логотипом «Армани» на груди.

– В убийстве подозревается немецкий гражданин, которого вы видите в момент задержания на его вилле в Андрайче. Сообщается, что немец, состоятельный бизнесмен в возрасте шестидесяти лет, совершил убийство из ревности, поскольку британец был любовником его молодой жены.

Кадры интерьера дома.

Следы крови на белом полу, на белых диванах.

– Жена немца, по полученным данным, исчезла. В доме наличествуют следы борьбы, орудие убийства могло быть взято в доме, полиция подозревает, что и она убита.

Снимок Наташи. Нечеткое фото для паспорта. Скорее эскиз, набросок ее лица, дающий лишь отблеск ее подлинной красоты в жизни.

Предполагаемое оружие убийства, бейсбольные биты на стене, «могло быть взято оттуда».

Что ты натворил, Петер Кант?

Рамон присвистывает.

Марта кричит: «Ее нет, ее нет!»

Репортер продолжает: «Полиция обращается к общественности за сведениями об этой женщине. Кто-нибудь ее видел? Заметил что-нибудь подозрительное, что может быть связано с этим делом? Позвоните в Национальную полицию в Пальме».

Сначала он убил его. Потом ее. Избавился от ее трупа. Тим видит перед собой Петера Канта, но он не видит убийцу, ослепленного ревностью, скорее человека, который умеет сделать десять глубоких вдохов, прежде чем действовать. Человека, который кое-что знает о людях, о человечности. Который любит свою жену.

Сигнал телефона. Это Симона.

«Видел новости? Shit»[73].

Видел. Weird[74].

Да, some weird shit[75]. Я нашла его на одном из сайтов эскортных услуг. Palma dreams. Псевдоним Jake (with the big snake)[76].

Тим закрывает глаза.

Закрытый труп на носилках.

Убитый мужчина, которого он фотографировал сотни раз за последнюю неделю. Следил за ним.

– Думаешь, он реально это сделал? – спрашивает Рамон. – Ты же был полицейским.

Снимок Наташи по-прежнему на экране. Ее глаза, которые превратились в виденные им в спальне, она снова умоляюще смотрит на него. И тогда она становится похожей на Эмму, цвет глаз точно такой же, она чего-то хочет от него. Хочет взять его с собой в такое место, которое ему захочется посетить, даже если это уничтожит его раз и навсегда.

«U watch me dad»[77].

– Ты же знаешь, как это, – отвечает Тим. – Все виновны, все невиновны.

– Нет никаких невинных агнцев, – шипит Марта.

II

Тим иногда жалеет, что не снимал ее чаще, как обычно делают другие родители, и тогда у них есть видеоклипы рождественских праздников и дней рождения, ртов с тонкими губами, которые пытаются задуть на торте три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять свечей, рук, пальчиков, разрывающих упаковку одного, второго пакета с подарками, спешащих, непоседливых. Ему не хватает фотографий, кадров, где она говорит, рассказывает, что делают в Таиланде, выговаривает, кушают рис, а еще что делают?

Эмма научилась в Таиланде плавать – могла бы она сказать на пленке никогда не заснятого фильма. В синем купальнике с белыми бретельками и красной полоской на животе в зеленой воде бассейна на курорте в Koh Chang, где она отплывает все дальше и дальше от края. Он ждет ее на берегу, а она отплывает все дальше и дальше, набирается храбрости. Потому что она такая, какая она есть. Но еще и потому, что она знает – папа здесь, он тут, в воде, протягивает к ней руки. И она не боится нырять. Он покупает водонепроницаемую камеру, но она ломается, и нет никаких кадров с Эммой, ее глазами и улыбкой, ее руками вдоль тела, когда она скользит к нему под водой. Нет этого «глаза» между ним и ею.

Она всплывает на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Один-единственный вдох, потом опять вниз.

Вечером дождик, наконец, решился выпасть из низких облаков, он сидит на веранде, держит ее на руках и жалеет, что не снимал ее, как фотографируют своих детей другие родители. Хотя бы просто белые кадры, без звука, без контраста темного и светлого, только обжигающий белый свет и тишина, как бывает, когда зажмуришься под водой.

Ребекка выходит к ним из душа, сияя чистотой. «Надо было купить видеокамеру», – говорит он.

– Никакие кадры не сравнятся с теми, которые вот здесь, – говорит она и прикладывает руку к сердцу, которое бьется в тропических сумерках под красным платьем с удивительно белыми лилиями.

Тиму нравится пить испанское виски неохлажденным, дать ему покататься в горле, дать вкусовым луковицам ощутить резкий вкус, прежде чем алкоголь исчезнет в глотке. Блеск жидкости, как стекло, за которым линии и звуки, кажется, смогут организоваться так, что легче будет выдерживать этот мир.