Одес взглянул на часы, испустил восклицание, которое Времени было бы неприятно услышать, и поблагодарил меня за чудесный вечер. Губы леди Моргайн, изобразив розоватую дырку слоновьего хобота, немо соорудили слово «loo»[111]
, куда миссис Кинг, с взволнованным зеленым шелестом, тут же ее отвела. Оставшись один за круглым столом, я с трудом поднялся на ноги, выдул остаток Луизиного дайкири и соединился с нею в прихожей.Никогда она так сладко не таяла и не содрогалась в моих объятиях, как в тот раз.
– Интересно, сколько четвероногих критиков, – спросила она после нежной паузы в темном саду, – обвинили бы тебя в надувательстве, если бы ты напечатал описание этих смешных ощущений? Трое, десятеро, все стадо?
– Это не совсем «ощущения» и совсем не «смешные». Я просто хотел, чтобы ты осознала, что если я свихнусь, то это случится вследствие моих игр с идеей пространства. «Поворачиваться» было бы жульничеством, да оно бы и не помогло.
– Я тебя сведу с совершенно божественным аналитиком.
– Это все, что ты можешь мне предложить?
– Да, а что?
– Подумай, Луиза.
– А. Еще я намерена выйти за тебя. Конечно же да, дурень.
Она исчезла, прежде чем я успел снова облапить ее тонкое тело. Запорошенное звездами небо, обычно пугающее, теперь неясно забавляло меня: оно и осенняя fadeur[112]
еле видных цветов принадлежало к тому же выпуску «Woman’s Own World»[113], что и Луиза. Я оросил электрически зашипевшие астры и посмотрел на окошко Бел, клетка с2. Светится так же ярко, как e1, Опаловая зала. Войдя в нее, я с облегченьем увидел, что добрые руки очистили и прибрали стол, круглый стол с переливчатым ободком, за этим столом я прочел имевшую наибольший успех вступительную лекцию. Голос Бел позвал меня с верхней площадки, и, прихватив горсть соленых миндальных орешков, я поднялся по лестнице.5
Ранним утром следующего дня, воскресенья, пока я стоял, накинув махровую простыню, на кухне и следил, как кружатся и бьются в своем аду четыре яйца, кто-то вошел в гостиную сквозь боковую дверь, которую я запирать не трудился.
Луиза! Луиза, облачившаяся для церкви в лиловый, точно у колибри, наряд. Луиза в наклонном луче спелого октябрьского солнца. Луиза, опиравшаяся о рояль, словно готовясь запеть, и осматривавшаяся вокруг с лирической улыбкой.
Я первым нарушил наше объятие.