Лори принесла еду очень вовремя. Мой уровень сахара упал, и я с ума сходил от голода. Кроме банана, который Ханна заставила меня съесть перед поездкой к Дэну Чоуту, я ничего не ел с завтрака. На тарелке Ханны лежал сэндвич на тосте, а на моей – гамбургер и двойная порция картошки. Лори сунула поднос под мышку и отступила на шаг.
– Что это, тетя Лори? Я ничего не заказывала.
– Я заказал за тебя, – сказал я.
– Я не голодна.
– Тебе нужно поесть, милая, – вставила свое слово Лори. – Тебе нужно поддерживать силы.
– Ладно.
Лори не стала говорить то, что она собиралась, бросила на меня беспокойный взгляд и ушла. Я взял пригоршню картошки и засунул в рот.
– Как ты можешь есть в такой момент?
– Я не обедал, и мне нужно есть, – пожал я плечами.
– Ты знаешь, что я имею в виду.
– Голоданием Тэйлору не поможешь, и чувства вины у тебя не уменьшится.
Ханна хотела еще что-то сказать, но я выставил вперед руку и остановил ее.
– Я ем, – сказал я и взял гамбургер.
60
Я ел и старался не думать о расследовании. Гипотеза, что убийца не был маньяком, меняла абсолютно все. Мне нужно было отстраниться, очистить мысли и взглянуть на дело свежим взглядом. Я смотрел из окна и углубился в воспоминания.
Одно из них настойчиво приходило мне на ум. Я старался отделаться от него, но оно никак не уходило. Ханна тоже смотрела в окно, не притронувшись к еде. Возможно, она тоже углубилась в воспоминания, и, если это было так, я надеялся, они были светлыми. Но смысла себя обманывать не было. Скорее всего, она сидела в тюремной камере, где вместо стен было чувство вины, и избивала себя до полусмерти. Или же мыслями она была на заводе, вспоминала, каким мы обнаружили Тэйлора, и жалела, что не могла поменяться с ним местами.
Навязчивое воспоминание снова настигло меня, и я ему поддался. Я был ребенком, мне было восемь-девять лет, и мы с отцом были в лесах. Мы охотились за оленем, выгнали его на открытое место и были готовы сделать выстрел. С трех сторон его окружали старые деревья, и олень казался очень маленьким. Мы лежали на животе, в грязи и опавших листьях, еле дыша.
Отец чуть подтолкнул меня локтем и подвинул винтовку в мою сторону. Я покачал головой. Это был момент инициации, и я знал, что так случится. Я предчувствовал этот момент, как только отец предложил поехать на охоту в тот день. На первый взгляд его предложение ничем не отличалось от всех прежних, но все-таки отличие было. Его голос был звонким, как никогда, и в глазах тоже было что-то такое, чего я никогда не видел.
Я взял винтовку и посмотрел через прицел, успокаивая дыхание. Лес вокруг меня вдруг стал живым – я замечал звуки, запахи, цвета. Листья переливались светом. Наши тела лежали в грязи, и от них исходил влажный запах глины. Я навел прицел на голову оленя. У него были большие, карие, добрые глаза. Бедное животное не знало, что мы были здесь и что через несколько секунд оно умрет. Олень спокойно и беззаботно смотрел вокруг.
Отец лежал рядом, медленно дыша, и все его внимание было сосредоточено на олене. Мы молчали, потому что любой шум мог спугнуть оленя. Я сдвинул прицел на тело, на то место, куда мне сказал целиться отец. Руки у меня не тряслись, дыхание было спокойным. Я зафиксировал палец на курке.
И вдруг время остановилось буквально на секунду, и в эту секунду я увидел, как олень падает и в его глазах тухнет свет. Отец был так сконцентрирован на олене, как будто меня там и не было. Можно было подумать, что винтовка – в его руках, а не в моих. Я немного отклонил прицел и нажал на курок. Винтовка ударила мне в плечо, и рядом с оленем взорвался комок земли. Он замер, вздрогнул и бросился в деревья.
Отец посмотрел на меня. Он ничего не сказал, но подумал. И то, что он подумал, но ничего не говорил, было для меня гораздо хуже, чем если бы сказал. Его молчаливое разочарование ранило больше любых слов, и он это тоже знал. Он вытянул руку, и я отдал ему ружье. Это было то самое ружье, с которым он потом охотился на женщин в лунные ночи.
В следующий раз оленя я убил. После первого раза убивать стало легче. Намного легче. У меня были способности. Очень быстро я стал стрелять так же хорошо, как отец.
– Нам нужно вернуться к самому началу и пройти весь путь еще раз.
Эта фраза привлекла внимание Ханны. Она посмотрела на меня через стол, и в глазах у нее было столько грусти, сколько не каждый вынесет. Я не знаю, на сколько я выпал из настоящего, но гамбургера не было, и я доел почти всю картошку. Сэндвич Ханны так и лежал на тарелке.