Смотри: прилетели ласточки

Наденька вылезла из шкафа. Оказывается, она озябла там, за зеркальными дверцами, и теперь ей сделалось резко холодно. Она спешно влезла в халат и только теперь наконец перевела дух. В комнате стоял незнакомый запах, не похожий на запах Вадима. Все вещи Вадима, рукописи в том числе, пахли смесью крепкого табак и старого шкафа. Она могла бы обнаружить их по запаху с закрытыми глазами в куче других вещей. От нее самой, наверное, пахло точно так же, несмотря на все попытки перебить дух старого дома польскими духами «Может быть». Теперь в комнате пахло как будто бы псиной. Или просто зверством, иного определения Наденька подобрать не могла. Она сдернула с постели белье в розовый цветочек, решив больше никогда его не стелить. Оставить для гостей или отдать Петру Николаевичу, в конце концов.

Поправляя сбитый прикроватный коврик, Наденька поняла, к чему относилось «скотство», которое только и можно ждать от Вадима. Перед отъездом он надел чистые майку и трусы, а грязные трусы затолкал в спешке под диван. Там они и валялись, вывернутые пятнами наружу, будто бы намеренно напоказ.

* * *

Вопрос о сценарных курсах подвис. Вадим вернулся из Москвы слегка разочарованный, хотя и пытался не подавать виду, однако это было сильно заметно. Оказалось, что сперва нужно было написать какой-то пробный сценарный текст, на основе прозаических публикаций в сценаристы не брали. Однако нужно было просто написать этот текст – только и всего. Вадим требовал для себя много кофе и одиночества. Он запирался в комнате, курил как проклятый, и по отрывистому стуку его печатной машинки Наденька понимала, что сценарий идет туго. К тому же она понятия не имела, о чем этот сценарий вообще и почему Вадим поглядывает на нее не то чтобы зло, но явно недобро, с неким подозрением. Одиночество – ладно, пускай себе сидит взаперти, раз уж так надо. Но кофе Наденьке приходилось доставать через подругу-товароведа, и раз от разу это становилось сложнее, потому что дефицитный кофе предназначался для особо нужных людей, а не каких-либо там приятельниц, однако этот момент Вадим тоже не хотел понимать. Как это – не достать кофе через знакомого товароведа?! Наконец подруга надоумила Наденьку покупать зеленый кофе, который свободно продавался повсюду, жарить его на противне и молоть вручную на мельнице-кофемолке, благо такая в хозяйстве Сопуна имелась. Получалось в четыре раза дешевле и гораздо вкуснее. Вдобавок жареный кофе испускал аромат, который напрочь перебивал все прочие запахи, и это было просто здорово. Теперь в доме стоял крепкий запах кофе, который цеплялся к волосам и одежде. На его фоне наконец зазвучали духи «Может быть», которые Наденьке подходили чрезвычайно, как отмечали коллеги и даже сам Вадим, хотя он и полагал, что покупать духи – это буквально пускать деньги на ветер…

Однажды он где-то завис с приятелями и явился домой уже ближе к ночи крепко навеселе, тут же потребовал сварить ему кофе, хотя Наденька уже лежала с книжкой в постели. Благо у нее начался отпуск, и с утра можно было поспать подольше, то есть можно было колобродить до поздней ночи, поэтому она отложила книжку и взялась за ручную мельницу. Вадим был явно не в духе, поэтому в любом случае ничего иного ей и не оставалось, однако в этот момент, когда она в ночной сорочке молола кофе возле самого окошка, ей вдруг открылось, что в этом есть еще и второй, глубокий смысл. Что она перемалывает не только кофейные зерна, но и собственные застаревшие, окаменевшие обиды, зерна гнева, семена унижения, несбывшиеся надежды и пустые амбиции, и тогда она закрутила рукоятку мельницы еще яростней, еще быстрей.

– Я хотела спросить про эти сценарные курсы… – она наконец решилась спросить Вадима напрямик. – Ты уедешь в Москву, а я? Что будет со мной?

– А ты будешь с маленьким ребенком сидеть, – отрезал Вадим. – Как раз три года пройдет.

– Ты хочешь нас бросить? – Наденька сказала «нас», хотя ребенка не было и в помине.

– Почему бросить? Я своих детей не бросаю, я с каждого гонорара деньги в деревню всегда отправлял сынку. И вам буду. За сценарии хорошо платят.

– Давно ты этого своего сынка видел? – Наденька спросила жестко, продолжая механически крутить рукоятку мельницы.

– Когда сынка видел? А прошлым летом, его сюда на каникулы привозили. А чего ты вдруг забеспокоилась? Его в деревне родной дядька воспитывает по решению суда, между прочим.

– Ты про суд никогда не рассказывал, – Наденька удивилась.

– Я тебе много чего не рассказывал. А сыночка у меня Танькины родственники забрали. Мол, нет никакого резона папаше его отдавать, потому что бабка с дедом в силе еще и дядька родной есть, плотник. Рукастый вообще мужик, не то что я…

– Ладно, – Наденька наконец оставила кофемолку и, насыпав кофе в алюминиевый ковшик, поставила его на электроплитку, купленную совсем недавно, с отпускных, чтобы лишний раз не топить печку.

– Я вообще сценарий пишу о том, как однажды в Ленинграде в доме малютки работал. Дворником, – помолчав, произнес Вадим. – Я тебе не рассказывал?

– Нет, этого ты мне тоже не рассказывал.