Магазин встретил откровенно печальной витриной, которая давно никого не зазывала и никого уже не ждала. Наденька обратила внимание, что с витрины исчез плакат, на котором в небе красовался огромный ломоть сыра, а снизу на него, облизываясь, глядела ошалевшая мышь. Плакат был в витрине всегда, сколько Наденька помнила себя, однако настоящего сыра в магазине так и не появилось, а мышь повесилась, разочаровавшись и устав от бесконечного ожидания. «А я еще могу шутить», – с удивлением отметила про себя Наденька.
Купив хлеба, яиц, сметаны и огурцов, она направилась к выходу, попутно соображая, на что потратить остаток дня, и тут внезапно наткнулась на Кирюху Подойникова. Он был в рабочем комбинезоне, который его существенно преображал неожиданным образом. Вот так посмотришь и решишь, что человек-то при деле.
– Привет! – зацепив ее взглядом, Кирюха поздоровался первым.
– Привет! – Наденька слегка хохотнула, вспомнив, как сидела в шкафу. Вадиму она об этом, конечно, не стала рассказывать.
– Ты как здесь? – спросил Кирюха.
– Странный вопрос. В магазин зашла.
– А я тут экспедитором работаю, – со значением произнес Кирюха.
– Каким еще экспедитором?
– Ну, шофером с функциями грузчика.
– Это экспедитор называется? – Наденька улыбнулась.
– Да. А что, красиво ведь звучит – экспедитор. И у меня как раз рабочий день кончился. Пива хочешь? – без малейшей паузы спросил Кирюха.
– А у тебя есть?
– Есть. И вобла тоже.
– Откуда?
«Знак, дайте знак!» – Наденька молила небеса, высшие силы или кого-то еще, кто безусловно знал все наперед. Ведь не могло же быть так, чтобы ничего такого не было, а ей сейчас необходимо было зацепиться за что-то, любой гипотетический совет, потому что она так и не научилась решать сама, думать собственной головой.
– Я же в магазине работаю, – сказал Кирюха. – Пойдем, там на ящиках на заднем дворе можно хорошо посидеть.
И он провел ее во двор прямиком через магазин, через служебные помещения, заставленные ящиками с помидорами, контейнерами с молоком и сметаной, лотками с хлебом, мимо каких-то закутков и замызганных дверей, мимо доски со служебными объявлениями, над которой был натянут плакат, писанный белым по красному полотну: «Решения партии поддерживаем и одобряем!»
«Нет, это неправильно, дайте другой знак», – подумала Наденька, покорно следуя за Кирюхой во двор.
Брызнул день. Там, во дворе магазине, витал густой, душный аромат сирени, чуть уже отдававший перепрелыми гроздьями. Наденька с опаской присела на занозистый ящик для овощей, Кирюха устроился напротив нее на таком же ящике и выудил откуда-то две бутылки «Жигулевского» и огромную воблу. Пить надо было прямо из горла, и после первого же глотка, когда холодные пузырьки стали лопаться в носоглотке, отдавая горечью, голова у Наденьки слегка закружилась, и настал некий момент вечности, что ли. То есть так показалось, что вечер, отчеркнутый душной сиренью, может никогда не кончаться. Пиво ни при чем. Такие моменты случаются исключительно летом, может быть, благодаря подавленному воспоминанию о рае, в котором некогда первые люди вот так же сидели, не зная, что поделать с этой своей вечностью, и впереди у них была воистину бездна времена.
– Я не слышал от него ни единого доброго слова в твой адрес, – сказал Кирюха.
Наденька поняла, что он говорит о Вадиме, и пожала плечами.
– Оставь его. Пусть себе живет как знает, – помячкав воблу в руках, Кирюха оторвал от рыбины порядочный пласт мякоти и протянул Наденьке.
– А он знает, как жить? – Вобла оказалась горько-соленой, и Наденька поморщилась.
– Точно никто не знает, – уверенно ответил Кирюха. – Но жизнь как-то выруливает сама. Главное – понимать, кто ты такой.
– И кто ты, например, такой?
– Кирилл Подойников.
– Экспедитор?
– Так у меня в трудовой книжке написано, – Кирюха потягивал пиво не спеша, с толком. – Ты пей, не стесняйся, я еще принесу. Так вот, в трудовой книжке может быть написано все что угодно, ко мне это имеет мало отношения.
– А что имеет? – хмыкнула Наденька.
– Текущий момент, грубо говоря. Очень сложно въехать, что каждую минуту ты именно живешь, дышишь, учишься быть собой.
Глотнув пива, Наденька вздрогнула. «Знак! Дайте же знак!..»
– Я не сразу научился быть собой, никому не подражать, никому не завидовать, не устанавливать для себя никаких границ. Ты просто возделываешь свой сад.
– А что это значит?
– Это значит, что с тобой хорошо сидим, вот и все, – Кирюха рассмеялся.
Они странно быстро захмелели оба от нескольких глотков холодного пива. «Я же почти ничего не ела с утра», – сообразила Наденька.
Какая-то тетка, полупьяная, как они, вынырнула из-за ящиков и некоторое время молча стояла, наблюдая, как они доедают воблу. В руках у нее была огромная сумка, набитая консервными банками, макаронами и прочей неприхотливой снедью, а физиономию украшал свежий иссиня-черный фингал. «Сестра моя – жизнь и сегодня в разливе разбилась весенним дождем обо всех…» – неожиданно припомнилось Наденьке.