Смотри: прилетели ласточки

– Я тебе много чего не рассказывал. Может быть, не доверял до конца.

– Не доверял? Почему? – Наденьку это немного задело.

– Еще спроси, как это можно было ей не доверять – такой безупречной, такой хорошей и честной? – завелся Вадим. – Да потому, что тебя учили врать с самого детства. И ты сама себе врала, даже не замечая.

– Кто это меня врать учил? – Наденька все еще занималась кофе.

– Да все. Школа, комсомольская организация, мамаша твоя. Тебя учили двуличию. Надо было просто быть хорошей девочкой, а значит, держать в узде слезы и сопли. Приличная гримаска, милое личико, улыбочка – все, чтобы ввести окружающих в заблуждение. А ты думала, что твоя жизнь чище и правильней, чем моя? Что ты живешь осмысленней, тогда как ты…

– Что?

– Ты меня не так любишь, как надо. Ты маму вспоминаешь и думаешь, что жизнь к тебе несправедлива. Ты меня используешь просто, поэтому я не хотел рассказывать тебе о подкидышах.

– Да при чем тут подкидыши! – Наденька взорвалась. – Какая связь: комсомол и подкидыши?

– Самая прямая. Ребенок не вписывается в программу духовно-нравственного воспитания! Как это, комсомолочка – и вдруг дитя нагуляла от идеологически нестойкого мужчины! Тут же разбор полетов на собрании устроят, из комсомола за аморалку исключат, университет не дадут закончить.

Наденька слушала, откровенно не понимая, что он вообще такое говорит, с какого перепугу поминает духовно-нравственное воспитание и кто такой этот идеологически нестойкий мужчина, который помог комсомолочке нагулять ребенка. Совершенно механически, а может, даже с легким испугом Наденька сняла с плиты ковшик и налила кофе в чашку. И тут, оторвав от кофе глаза, Наденька вдруг увидела абсолютно черный, пронзительный взгляд Вадима. Она и сама не могла бы объяснить, как это взгляд может быть черным, но именно так и было. Вадим не мигая смотрел на Наденьку, и из его глазниц выплескивалась чернота.

– У тебя собственный материнский инстинкт не развился, – прошипел он, – потому что мамаша всю жизнь над тобой тряслась, как гусыня.

Звучно отхлебнув из чашки, он ехидно прищурился и произнес странно изменившимся голосом:

– Думаешь, я ничего не замечал до сих пор? Да у тебя полосы на животе!

– Полосы на жи-во-те? – Наденька до сих пор ничего не понимала.

– Растяжки. Такие у Таньки еще после родов остались. Значит, ты ребеночка скинула – и дальше пошла гулять налегке. А мамаша твоя тебя, как всегда, прикрыла!

Наденька смотрела на Вадима и никак не могла унять дрожь. Еще немного, и он кинется на нее. Схватит за шею, примется душить, приложит лицом к раскаленной электроплитке…

– Как тебе такое пришло в голову? – прошептала Наденька, думая о том, что если все вот так кончено, то все кончено. Она застыла, стала как ледышка, понимая остатками второго, трезвого ума, что у Вадима просто не получается сценарий и он пытается найти виноватых. В его неудачах всегда виноваты другие. Конкретно она, Наденька, как человек, к нему самый близкий.

Одновременно ей хотелось поговорить с другим, добрым Вадимом, которого целиком поглотил этот монстр с черным взглядом. Положить голову ему на плечо, обнять и найти слова утешения.

– Завтра справку мне принесешь, – сказал Вадим.

– К-какую справку?

– Из роддома. О том, что ты у них не рожала.

– Разве роддом дает такие справки?

– Захочешь – возьмешь. А не захочешь – мотай тогда к своей мамочке. Замужем побывала, теперь все шито-крыто. Ты ведь для этого за меня замуж вышла?

Не зная, что ответить, потому что отвечать действительно было нечего, Наденька тихонько отправилась в комнату и, каждую минуту ожидая грозного окрика, залезла под одеяло с головой. Если б можно было вот так просто укрыться, спрятаться от самой жизни, если это и есть настоящая жизнь. Она подумала об улитках, которые повсюду таскают за собой свою раковину, укрытие весьма эфемерное, иллюзорное, но все же укрытие. Наденька всегда жалела улиток, которые во множестве выползали после дождя из травы и целеустремленно пытались пересечь дорожку в саду, а Вадим равнодушно давил их подошвами грубых ботинок, не слыша хруста их панцирей. Наденька чувствовала себя сейчас именно как улитка, причем без панциря. Слизняк, которому надеяться абсолютно не на что.

Вадим еще долго сидел на кухне, потом Наденька услышала, как хлопнула дверь, и еще полагала, что он просто вышел покурить на крыльцо, ночи-то светлые, слышен каждый вздох, тишина умиротворяет, успокаивает, глядишь, к утру и отпустит. Однако не отпустило. Наденька провела ночь как на иголках в бесконечном ожидании, что вот-вот послышатся шаги. Ей вроде удавалось провалиться ненадолго в сон, но тут же она вздрагивала и продолжала вертеться в неведении, как жить дальше и стоит ли наутро стучаться в роддом с очень странной просьбой. Нет, конечно, ее же примут за дурочку, наверняка именно так и скажут уже в приемном покое…