Отъезд скорей походил на бегство. Наскоро собрав чемодан и купив какие-то дурацкие гостинцы, Наденька села на проходящий поезд, который единственный шел до места без пересадки. Вагон был странно пуст, несмотря на отпускной сезон, только по соседству на боковых местах устроилась толстая мамаша со множеством чумазых детей, которые тут же захотели в туалет. Возня с горшком и уговоры проводницы в иной момент стали бы раздражать Наденьку, но теперь она переносила их почти с умилением и думала, что этих детей стоит перво-наперво отмыть, а девочку нарядить как следует. С девочкой вообще, наверное, можно играть как с куклой, хорошо иметь девочку! Перед самым отправлением в вагон шумно ввалилась еще какая-то компания, быстро рассосалась по своим местам, поезд дернулся и поехал, а через минуту-другую Наденька с удивлением увидела напротив себя рыжего Сашу, сотрудника радио, который запрыгнул в поезд в последний момент и еще блуждал по вагонам.
Саша успел поседеть и будто вылинять. Огненная его шевелюра отгорела, покрылась налетом пепла, лицо скукожилось и стало похоже на фигу, но вздорно торчащий нос по-прежнему венчали очки с толстыми стеклами. Саша узнал ее, поздоровался: «Привет» – и поинтересовался, не болят ли у Наденьки зубы, потому что ее лицо, в свою очередь, показалось ему слегка перекошенным. Он тут же заказал проводнице чаю и разложил на салфетке печенье, пастилу и еще какие-то сладости, которые в обычной жизни Наденька не ела, потому что просто не увлекалась сладким. Однако Саша уговорил. Он ехал то ли в командировку, то ли просто по каким-то своим делам, Наденька плохо поняла, да это было и не важно. Ей вспомнилось, что однажды они с Сашей вот так же пили чай на Старой Петуховке, и он рассказывал ей о том, какая яркая жизнь бурлит в Москве. Наденька посмотрела в окно. Поезд как раз миновал маленькую станцию с задрипанным, вросшим в землю вокзальчиком, и за окном потянулись частные огороды с пугалами… Наденька подумала, что там, в Москве, может, что-то и меняется с течением времени, только у них в провинции принципиально не меняется ничего уже сто пятьдесят лет.
– Почему ты молчала, что Сопун тебя бил? – неожиданно спросил Саша.
– С чего ты взял? – Наденька даже рассмеялась.
– Да он мне сам недавно признался. Колотил я, говорит, ее почем зря, вот она и ушла.
– Нет. Это неправда, – Наденька по инерции начала было оправдываться. – Может быть, он кого-то другого бил, только не меня.
Мужчины вообще часто путают подруг своей жизни, то есть помнят собственные действия и антураж, но с кем именно это происходило, для них вовсе не важно, потому что в центр событий они помещают себя, вот как Кирюха Подойников с этим «Апельсином». Хотя нет, не то. Наденька поняла, что Сопун опять перевел стрелки, будто он один во всем виноват, и чтобы больше никто ничего не спрашивал. Хотя дело прошлое, неужели кто-то до сих пор перемывал им кости? Вот именно что кости – трупик ее любви в лифчике изумрудной зелени давно истлел в платяном шкафу.
Нет, слишком много нитей связывало их с Сопуном. Наденька еще раз пережила жизнь на Старой Петуховке, «короткую, но яркую», – именно! Вспомнила качели, зеркальные дверцы шкафа, уставленную кастрюлями дровяную плиту и, наконец, полосы на животе…
– Сопун от сына отказался. Слышала? – буднично, как бы между делом произнес Саша.
– Как это? – Наденька даже вздрогнула.
– Глазки у ребенка голубые. Все ждал, что потемнеют, как это часто случается, а они так и остались голубыми.
– Что? Голубые глазки – и все? – Наденьку пригвоздило к месту.
– Ты разве Сопуна не знаешь? Ему достаточно малейшей зацепки, и он целую историю вытянет на поверхность. Я пытался его переубедить, да где там.
– Нет, как же можно! Он ведь еще хвастался мне…
– Да, хвастался. Гулять ходил с Петенькой, дорогие игрушки покупал.
– И вот так, в одночасье? Но ведь ребенок уже подрос и все понимает.
Саша пожал плечами:
– Говорит, мне ублюдков не надо.
– Почему же ублюдков? У него есть доказательства?
– Жена на гастроли ездила часто, вот тебе и доказательства, – шумно отхлебнув из стакана, Саша замолчал и уставился в окно.
Поезд весело катил через мост, внизу река играла бликами солнца, на водной глади застыло несколько лодочек. Прямо картинка из букваря. Такой же широкой, медленно текущей и блестящей на солнце представляли в букваре саму жизнь.
«Да кто ты такой? – под перестук колес думала Наденька. – Разве ты злой? Ты же человек изначально добрый. Так что же делаешь с собой и со всеми, кто тебе дорог? Знаешь, у меня, наверное, вообще не будет детей…»
– Ты что там шепчешь? – спросил Саша, возвращаясь к чаю.
Наверное, она говорила почти вслух. С ней это случалось в последнее время, правда, когда она сочиняла стихи. Иногда шла по улице – и вдруг улавливала сперва ритм, а потом и целую строчку, которая тянула за собой другую. И вот, чтобы не забыть, она начинала проговаривать их про себя, а потом незаметно – вслух. И прохожие оборачивались ей вслед.