Смотри: прилетели ласточки

Кирюха повторно попался на наркоте. Когда она вернулась из Валдая, он уже был под следствием, и Наденька даже почувствовала облегчение. По крайней мере, обошлось без тяжелых сцен и выяснения отношений. Глядя в окно и неспешно попивая чай, Наденька думала, что теперь Кирюха сможет спокойно дописать свою книгу, раз уж он для этого родился. Кирюху даже не было жаль, потому что он попросту оказался дурак, к тому же большая сволочь. Связался с какой-то случайной бабой, стоило только Наденьке уехать, а может, эта баба была у него давно, параллельно Наденьке. Она его и доконала, замели Кирюху вместе со всем притоном.

Ей потребовалось немало мужества, чтобы прийти в себя или, скорее, снова стать самой собой, не похожей на Кирюху и на других, и идти вперед, хотя что означало это «вперед», она сама толком не знала. Мысли вертелись у нее в голове самые простые. Она думала, какие туфли сегодня надеть, как нарядиться и подойдет ли к платью новая помада. Никаких иных мыслей она просто не допускала. Потому что, пока не угасла жизнь, всегда тлеет надежда.

Ее все чаще называли по отчеству. Отчество добавляло ей маскулинности в хорошем смысле, она больше не выглядела милашкой, наивной дурочкой. И незнакомым людям в голову не приходило говорить ей ты: «Девушка, ты не скажешь, кто тут стихами заведует? А прозой?» Отчество, наверное, для того и задумывалось изначально, чтобы женщина чувствовала за спиной мужское присутствие, силу и защиту, пусть хотя бы гипотетическую, если в реальности не было ничего подобного. Более того – опять сквозь реденькую ткань бытия пробивалась растерянность, и Наденька все чаще задумывалась, а что она делает в этой редакции? Большого труда не составляло отобрать в номер трех-четырех авторов. Стихи присылали пока исправно, и даже очередь образовалась на публикацию. А чтобы собственную книжку издать, теперь не нужно брать измором издательства; чтобы тебя наконец поставили в план, достаточно было накопить определенную сумму. В общем, ближайшей целью Надежда Эдуардовна ставила издание собственной книжки, брошюрки тиражом в 300 экземпляров, потому что большего количества читателей вряд ли бы набралось, кому они нужны, эти ее стихи? А что будет потом, когда книжка выйдет, она даже и не загадывала. Наверное, ничего особенного, как не было и до сих пор.

И опять лужицы сковал хрупкий ледок, и дыхание поутру обозначалось в воздухе клубами белого пара. Всякое дыхание пыталось проявить себя в мире: я есть, я здесь, я живу, чувствую боль и трепет. Однажды утром во дворе редакции к ней подошла большая черная собака с округлым тугим животом, до отказа набитым щенками. Сука что-то кротко протявкала-проскулила, будто бы обращаясь именно к ней, Наденьке, и Наденьке что-то такое смутно припомнилось. Но что? Она несколько раз оглянулась на собаку и уже на ступеньках редакции подумала, что надо бы как-то подкормить эту собаку, наверняка она обитает где-то поблизости. Куда денется она со щенками, когда выпадет снег? А теперь впереди только ветер и снег… Фраза зацепила. Наденька едва добежала до своего стола.

Нет, теперь впереди только ветер и снег.
И насмешки. А стоит ли дальше так жить?
Грех унынья, оправданный, впрочем, вполне,
Если прежнюю жизнь без конца ворошить.
В ней плевки поцелуев, разящих вином,
Послевкусие, горькой любви атавизм,
Пережитки надежды. Не все ли равно?
Неужели оно называется жизнь?
На задворках любви прорастают цветы
Среди сорной травы, среди мертвых камней,
Там манящие маки разинули рты
И безмолвно поют в утешение мне.
Там гуляют собаки стоглазой толпой,
Удивительно нежно глядят на меня
Кобели, увлекая хвостом за собой,
Чтоб остатки любви до конца разменять.
И какая-то сучка, чей жалкий живот
Безнадежно исполнен хвостатых ребят,
Материнского счастья безропотно ждет.
Почему так же просто не радуюсь я?

Еще одно стихотворение в будущий сборник. Ну и что? Кто обрадуется, что наконец-то у нее выйдет книжка, кроме разве что мамы? Ну, еще в местной газете напишут, в отделе культурных новостей, что такого-то числа состоялась презентация поэтической книжки…