Впервые за несколько месяцев Квилан включил экран, дабы убедиться, что слова полковника соответствуют действительности и что перемены в челгрианском обществе были навязаны извне, Культурой, которая, по собственному признанию, не стеснялась предлагать то, что именовала помощью (и что другие бы назвали взятками), проталкивая на руководящие посты желательных ей кандидатов, – советовала, увещевала, уговаривала, ублажала и, надо полагать, угрожала, навязывая свое ви`дение будущего челгрианской цивилизации.
А когда она потихоньку начала ослаблять свой нажим и отводить силы, на всякий случай втихую расквартированные близ челгрианской сферы влияния и колонизации, тут-то все и рухнуло – внезапно и без предупреждения.
Оправдания и извинения были точно такими, как и рассказывал полковник, однако Квилан уловил в них намек, что Культура не привыкла работать с видами, эволюционировавшими от хищников, и что основным фактором провала послужила ее неспособность адекватно оценить как вероятность катастрофических изменений в поведении, которые, начавшись с Муонзе, каскадом полились вниз по уровням реструктурированного общества, так и жестокость, с какой стала реализовываться суровая расплата по счетам.
В это верилось с трудом, но, судя по всему, так оно и было. Он просмотрел много передач, он долго беседовал с полковником и с другими пациентами, которые стали к нему наведываться. Все соответствовало действительности. Абсолютно все.
Однажды, за день до того, как ему впервые позволили встать, он услышал птичьи трели в саду. Он нажал кнопки на панели управления койкой, заставил ее развернуться и приподнять его так, чтобы выглянуть в окно. Птица уже улетела, но он увидел облачное небо, деревья на дальнем берегу сверкающего озера, волны, накатывающие на скалистый берег, и прилизанные ветром травы на лужайках вокруг госпиталя.
«Однажды на рынке в Робунде он купил ей певчую птичку, которая очень красиво пела. Он принес подарок в номер, где она заканчивала работу над диссертацией о храмовой акустике.
Она вежливо поблагодарила его, подошла к окну, открыла дверцу клетки и выпустила птичку; та вылетела и с песней закружилась над площадью. Она следила за птицей, пока та не исчезла из виду, а потом обернулась к нему с выражением одновременно задумчивым, смущенным и вызывающим. Он оперся о дверной косяк и улыбнулся ей».
У него перед глазами все поплыло от слез.
7. Встреча на равных
Важных гостей на Масаке обычно встречали на огромной церемониальной барке из золоченого дерева, украшенной величественными знаменами и отделанной со всевозможной роскошью; воздушный кокон вокруг судна полнился ароматами полумиллиона благовонных свечных шаров. По мнению Концентратора, челгрианскому эмиссару Квилану такое нарочитое проявление роскоши могло показаться излишне подобострастным и чрезмерным, поэтому Разум послал к демилитаризованному боевому кораблю «Сопротивление закаляет характер» простой, но стильный пассажирский модуль.
Встречать Квилана отправились один из худощавых сереброкожих аватаров, дрон Э. Х. Терсоно, хомомданин Кабе Ишлоер и Эстрей Лассилс, представлявшая совет орбиталища, – старуха с загорелым морщинистым лицом и длинными седыми волосами, забранными в пучок. Впрочем, для своего возраста она выглядела отлично: стройная, высокая, с исключительно прямой осанкой, в скромном черном платье с единственной брошью. Глядя, как поблескивают глаза женщины, Кабе решил, что морщины на ее лице – следы улыбок и смеха. Ему она сразу понравилась, как и (учитывая, что совет орбиталища выбирали и люди, и дроны и что совет назначил ее своим представителем), надо полагать, всем остальным.
– Концентратор? – удивилась Эстрей Лассилс. – У тебя сегодня очень матовая кожа.
Действительно, серебристая кожа аватара, одетого в белые брюки и облегающую куртку, поблескивала меньше обычного.
– У челгриан некогда бытовали суеверия насчет зеркал, – пояснил он странно глубоким и зычным голосом; большие черные глаза мигнули, и Эстрей Лассилс увидела свои отражения в зрачках, на миг ставших зеркальными. – Я решил, ради предосторожности…
– Ясно.
– Как дела в совете, госпожа Лассилс? – спросил автономник Терсоно, который, напротив, блестел больше обычного, словно его фарфоровую розоватую оболочку и резную светокаменную рамку тщательно отполировали.
Женщина пожала плечами:
– Как обычно. Я их пару месяцев не видела. Следующее заседание через… – Она задумчиво уставилась в пространство.
– Через десять дней, – сообщила брошь.
– Спасибо, дом, – сказала старуха и кивнула дрону. – Вот видите.