Смотрящий вниз

– «…Такие картины мы встречаем не только как переходную стадию к полному шизофреническому слабоумию, но они могут сохраняться в течение всей жизни как странные черты личности. Здесь сочетаются здравый смысл и нелепость, моральный пафос и банальные прихоти, оригинальные мысли и странные суждения!» – На этом Руфь Аркадьевна захлопнула книгу и наладила в мундштук очередную сигарету.

– Ну да, конечно, – отозвался я. – Ван Гог, Эдгар Аллан По, Николай Васильевич Гоголь. Выходит, любого человека от великого до просто оригинала можно в шизофреники смело писать?

– А что же?! – задорно как-то согласилась бабушка– психиатр. – Можно писать! Хоть и вас для начала!

– Помилуйте, Руфь Аркадьевна! – взмолился я.

Но она вдруг пристально на меня посмотрела и жестко продолжила:

– Безразличен. Безразличен ко многому, я сразу заметила. Итак, безразлично ко всему относящийся знает, что многие вещи, важные для других, не представляют для него никакого интереса: это сознание он выявляет в поступках своих, к чему иногда примешиваются причудливый юмор и сарказм. Вы, мальчик, вероятно, из тех полуопустошенных людей, у которых обломки психической активности лежат среди развалин отупевшей души. И лишь неразрушенная часть вашей личности в полукомическом виде вырисовывается на фоне этих развалин!

Мы с Руфью Аркадьевной напряженно смотрели друг на друга, словно собрались стреляться через стол.

«Она меня раскусила, – осознал я с опозданием. – Раскусила, зачем пожаловал, и приняла вызов. Точнее, бросила. Так принимать ли его мне?! Ловко ли?! Еще как ловко! Двенадцать человек спрятаны где-то для заклания на потеху ее сынку и другому такому же выродку!»

– Допустим, – сказал я медленно, – со мной все ясно. Что же вы расскажете о других «разрушенных личностях»?

– О каких «о других»? – ехидно и вместе с волнением спросила Руфь Аркадьевна.

Вся ее доброжелательность разом улетучилась, как мираж в пустыне.

– О сыне вашем Аркадии что скажете?! – Я ловил на ее лице все признаки страха. – О параноике вашем шахматном, который безжалостно разрушает и втаптывает в грязь жизни других, ни о чем не подозревающих людей?! Между прочим, в отличие от нас с вами, полноценных и счастливых личностей?!

Лицо матери Маевского вытянулось. Она стала похожа на волка, сожравшего бабушку и переставшего ею притворяться.

– Ты думаешь, если он Кешке тридцать лет назад свою блядь в шахматы проиграл – он уже сумасшедший?! Да он поступил как самый психически здоровый человек во всем городе! – зашипела она, приподнимаясь. – Короче, от меня ты ничего не узнаешь, полицейская ишейка! Вон из моего дома!

Не впервой мне указывали на дверь. К таким указаниям я привык.

– А я от вас уже все узнал, Руфь Аркадьевна. Благодарю за содержательную беседу и приятно проведенную ночь!

Через час я трясся от холода, злости и напряжения в первой идущей на Москву электричке. Вагон был почти пустой. Я – тоже.

ГЛАВА 26 САМСОН И ДАЛИЛА

Прежде чем начать операцию «Освобождение» – Европа таки успела мне поведать между сменами блюд о том, кто был обязан ее отцу абсолютно всем, от карьеры до недвижимости, – мне очень и очень требовалось выспаться. Падая с ног от усталости, я вернулся домой, сбросил верхнюю одежду и, как был в рогожинском спортивном костюме, завалился под «сабинянок». Но выспаться мне так и не дали. Застрельщиком в стихийном заговоре крикунов, с утра оккупировавших нашу квартиру, выступил местный дворник Самсон.

– …Далила, гаварит!.. Не далила!.. Далила!.. А я гаварю, эли не далила! – Вопли, способные пробудить даже остывший Везувий, сорвали меня с дивана и вынесли в прихожую.

– Что за бардак?! – возмутился я, с трудом продирая глаза.

– Самсон долги раздает! – пояснил, давясь от смеха, Кутилин.

– Сашка! – Бешено вращая зрачками, дворник вцепился в мою шелковую грудь. – Все адам, Сашка! Не далила ана! Все далги да капейки! На! Тебе сколька?!

Отпустив меня, он выгреб из кармана мелочь.

– В чем дело, Самсон?! – Я ошарашенно уставился на возбужденного дворника.

Лоб его был перевязан грязным носовым платком, сквозь который проступало розовое пятнышко.

– Завтра аперация на мозг! – лихорадочно забормотал Самсон. – Весь мозг удалят – рентген паказал! Там, наверху, с далгами пристанут – не харашо! Скажут: «Самсон – челавек не слова»! В ад его надо затуркать! Юрию вон трушник вернул!

– Он у меня в семьдесят третьем году занимал.

Я почувствовал, что мне скоро самому трепанация потребуется.

– Любаня ему в лоб кружкой заехала! – продолжал веселиться Кутилин. – Расскажи ему, Самсончик!

– У-у-у, вредная баба! – завыл Самсон.