Смотрящий вниз

– Ты не знаешь его! – уткнувшись мне в грудь, повторила Вера давешнюю фразу.

Хасан появился так же бесшумно, как и пропал.

– Хозяин вас ждет, – молвил он, обращаясь исключительно ко мне.

– Почему?! – встрепенулась Вера. – Почему его?!

– Тебе, принцесса, лучше туда не ходить. – В голосе курда явственно прозвучало сочувствие.

Большего он ей не сказал, но Вера его поняла и так. Здесь все друг друга без лишних слов понимали. Кроме меня, разумеется.

Прокладывая путь, Хасан отдернул портьеру и пустил меня вперед. Неуютно я чувствовал себя, поднимаясь наверх и прислушиваясь к его ровному дыханию. Даже руку в карман опустил, хотя вроде бы перестрелки ничто пока не предвещало.

Библиотека Маевского и впрямь оказалась библиотекой: не пещерой людоеда и не пыточной камерой инквизитора.

Аркадий Петрович все так же стоял у окна, глядя на улицу. В профиль он был до странности похож на камбоджийского бунтаря-полковника из фильма «Апокалипсис сегодня».

– Ты где пропадал? – глухо спросил Аркадий Петрович. – Хасану пришлось твою работу делать.. Подойди.

Готовый к любому повороту событий, но не к подобному, я направился на встречу с Маевским.

– Не ко мне, дурак! остановил ом меня па полпути. – К доске!

И теперь только я заметил накрытую фигурами шахматную доску посреди инкрустированного антикварного столика. Целая палитра чувств обрушилась на меня при виде знакомой с детства игры: гнев, робость, нетерпение и бог знает что еще. Я замер. Так, я помню, наш класс замирал в тревожном ожидании, когда безжалостный математик Пузырев Антон Ефремович вел карандашом сверху вниз по строчкам журнала: «К доске пойдет… пойдет к доске… Угаров!» Вздрогнув, я медленно, словно двоечник, приблизился к этому гротесковому воплощению всех моих бед. «Вот ты какой, цветочек аленький!» – усмехнулся я, оценивая настоящую «партию смерти». Фигур на доске оставалось не более половины. Черные играли уже без ферзя, но с проходной защищенной пешкой в шаге от королевского поля соперника. Если они еще и владели правом хода, то белые почти наверняка обязаны были менять ее на свою королеву. Таким образом, белые, не обладая позиционным преимуществом, оказывались в проигрыше, ибо имели на одного офицера меньше при равном количестве прочих фигур.

– Ты видишь?! – Аркадий Петрович резко обернулся.

Оторвав взгляд от доски, я встретился с ним глазами и вдруг понял, что он сошел с ума. Маевский спятил – не было сомнений – в самом медицинском смысле этого слова. Если подобное называется обострением, то я не знаю, кого держат в психиатрических лечебницах под защитой стен, обитых поролоном или чем их там обивают.

– Это победа, Игорек! – Воспаленные его очи сияли адским пламенем. – Я купил его! Купил, как приготовишку! Как дилетанта купил! Он взял моего ферзя за слона и попался, висельник!

«Боже мой! – Я наконец сообразил, что происходит. – Он принимает меня за удравшего в Швейцарию Караваева! А слон-то, видно, тот самый несчастный референт, вчера увезенный из депутатской усадьбы! И Хасан, стало быть, сделал мою, Караваева, работу!»

Бесстрастный курд стоял в дверях, между тем как Аркадий Петрович, будто заведенный, кружил по библиотеке.

– Ничего! – бормотал он в лихорадке. – Ничего, ничего, Игорек! Жалко мою девочку! Жалко! Но столько лет, Игорек! Столько лет! Столько лет я этого ждал!

Вслушиваясь в его безумные бредни, я с ужасом догадался, что ферзь черных, отсутствовавший в списке «злого властелина», – собственная дочь Маевского Вера, которая еще каким-то чудом оставалась жива! Возможно, что Вершинин, так же как и его противник, понадеялся на исполнительность драпанувшего статс-палача! Возможно, он опомнился и сейчас, в эту самую минуту, по следам Веры идут убийцы, чтобы привести в исполнение приговор ее собственного отца!

– Хасан! – Я сжал рукоятку кольта в кармане. – Покажи!

Он понял меня без лишних слов. Похоже, я становился своим в этом доме скорби. Он понял меня, Хасан, и поманил за собой.

Покидая библиотеку, я обернулся. Маевский снова стоял у крайнего окна. Приступ исступленной эйфории сменился тупой прострацией.

За Хасаном я сошел на первый этаж. Минуя гостиную, он проводил меня в сумрачный чулан и за кольцо поднял крышку погреба.

– Ты первый! – сказал я.

Он кивнул и стал спускаться по приставной деревянной лесенке. Добросовестный служака, он умудрился натереть воском полы не только во всем доме, но и здесь. Соскальзывая со ступеней и содрогаясь от еще предстоящего зрелища, я последовал ча ним в преисподнюю. Картина и впрямь оказалась не для слабонервных. Хасан – для этого ему пришлось согнуться в три погибели и протиснуться между рядами разнокалиберных коробок, я так понимаю, с продуктами питания – откинул крышку холодильной камеры наподобие тех, в каких мороженщицы держат свой товар, и смертельный холод пробрал меня до костей. Отрезанная, покрытая инеем голова референта лежала на леднике.

– Зачем?! – только и смог я поначалу выговорить.

Язык мой словно приклеился к стальным полозьям санок в сорокаградусный мороз.