Смотрящий вниз

Редакцию журнала «Аркадия» я чуть не проскочил. Вывеска на ней, естественно, была: среди еще десятка таких же, исполненных дизайнерской фантазии. Бросив «харлей» у подъезда, я взбежал на второй этаж, справился у вахтера и ворвался в рабочий кабинет светского ежемесячника. Европа в окружении своих папарацци восседала перед компьютером и что-то бегло вычитывала..

– Позвольте! – Переставив возникшее на моем пути томное существо, я протолкался в первый ряд. – Вера! Вероника Аркадьевна! Я загнал мотоцикл, чтобы успеть с вами позавтракать!

Сотрудники расступились, и я почувствовал себя в центре внимания.

– За сколько? – деловито осведомилась Европа.

– На завтрак хватит! – Чмокнув ее в щеку, я перекинул с плечиков вешалки на плечики Веры Аркадьевны дубленку. – Срочно в номер! Гостиница «Савой»! Люкс на две персоны! Пардон, месье! Комон сава?! Так держать!

Раздвинув озадаченных членов редколлегии, я быстро вывел Европу в коридор.

– Следующий тайфун мужским именем назовут! – Задыхаясь и хохоча, Европа сбежала со мной за руку по лестнице. – Да постой ты! Дай хоть взглянуть на тебя! Что за шлем такой убойный?!

– Это не шлем! Это новая стрижка! Предсмертный крик избитой моды! – Не давая Вере опомниться, я подсадил ее на заднее сиденье мотоцикла и рванул с места в карьер.

– Ты с ума сошел! «Харлей» Генки Раздорова! Откуда он у тебя?! Куда мы едем?!

– Вопросы потом! – отозвался я, маневрируя в потоке.

Но впереди уже возник регулировщик, построивший автомобили в колонну по четыре у отказавшего светофора, и с ним – возможность для беседы.

– Вера! Мне надо встретитьси с твоим отцом! Ему грозит большая опасность!

Я не стал уточнять, что опасность эта сидела прямо перед ней за рулем краденого «харлея».

– Но это невозможно! – выразила Европа решительный протест. – Он сейчас в углу!

«В углу?! Что за наказание?!» – Я проехал еще метров пять и остановился.

– В каком углу, Вера?!

– Его бабушка так называет: «медвежий угол». Папин дом в поселке «Сокол». Он по несколько дней там проводит, когда у него обострение!

– Обострение?! – Я обернулся. – Обострение чего?! Язвы желудка?!

– Ничего! – обиделась Европа. – Не твое дело чего! Просто он ни с кем не встречается.

– Вера, дорогая! Драгоценная! – Я привлек ее к себе в надежде привлечь ее внимание. – Человек умрет, если мы быстро до Аркадия Петровича не доберемся! Понимаешь ты это?!

– А я что, не человек?! – Губы у Веры задрожали. – Ты знаешь, какой он в такие дни?! Ты не знаешь, какой он…

Не закончив, Европа отвернулась. Сзади нетерпеливо засигналили. «Ты тоже, девочка, не знаешь!» – Я снова тронулся в путь-дорогу, но только теперь в четко заданном направлении.

Пробка на Тверской оказалась внушительной. Пока она проползла в горлышко Ленинградского проспекта, я успел абы как ободрить Веру и порасспросил ее о последних событиях в семье. Она сразу оживилась:

– Вообрази, Рогожин вчера явился пьяный, как заяц! Обозвал меня шлюхой, получил по морде и заявил, что переезжает!

– Далеко? – проявил я поддельный интерес.

Важно было показать Европе, что ее домашние неурядицы я принимаю, как свои собственные.

– На первый этаж! – фыркнула Вера. – Куда ж еще?! У нас только двухэтажная квартира!

– А ты?

– А я велела ему убираться к дьяволу совсем! Терпеть не могу приживалок!

– А он?

– Он побежал в кабинет, нашел в столе электрошок и поклялся меня поджарить!

– А ты?

– Я позвонила папе и пожаловалась на вопиющее поведение супруга! Вопил он, ей-ей, как баба! Тогда мой папуля попросил передать ему трубочку.

– ?!

– Не знаю, что ему там папа наговорил, только Рогожин сначала побледнел, потом позеленел, а потом повесил трубку и поднес электрошок к виску!

– И?!

– И – ничего. Я элемент питания сперла, пока он но телефону молчал.

Из-за угла выглянул памятник пролетарскому писателю Горькому. Пробка благополучно заканчивалась. Подходил к концу и рассказ Веры Аркадьевны:

– В общем, Рогожин собрал свои пожитки и пропал.

– Куда пропал?! – удивился я искренне.

– А я знаю?! – Вера изогнулась так, чтобы рассмотреть свое отражение в зеркальце «харлея», и в руке ее мелькнул тюбик с помадой. – У меня прошлым летом кулон изумрудный пропал: вот где горе-то! Сняла его, помню, в ванной. Может, он в дырочку провалился?! В эту… В отверстие для стока! Ты как думаешь?!

– Все может быть. – Я выехал на мост и включил первую скорость.

«Харлей-Дэвидсон» стал покашливать. Судя по всему, его начинала мучить жажда. Это и стрелка на приборчике подтверждала. Пришлось нам заворачивать на ближайшую заправочную станцию.

Покуда бойкий мальчуган отрабатывал свою сотню, я продолжил с Верой Аркадьевной paзговор на заданную тему:

– А что Аркадий Петрович? Он там совсем один в «углу» здравствует, когда у него приступы обострения?

– Почему один?! – возразила Европа. – С ним Хасан! Больше папа никого не желает!

– Турок?!

– Курд. Сколько себя помню, столько и его. Хасана папа в Турции из тюрьмы выкупил. От казни спас.

– Что значит «выкупил»?! – не понял я.