Беспредельщики и отморозки во многих смыслах хуже бандитов (организованной, утилитарной силы, знающей, по крайней мере, чего она хочет), потому что у них нет никаких целей и никаких понятий. Хуже всего радикал, не имеющий программы и определенных взглядов, не связанный никакими нормами. С заходами типа: «В чем сила, брат? В правде!» В какой там правде? В шариковском «все взять и поделить»? В гонении на инородцев? В криках «продали Россию-матушку»? Это бессодержательный, но в то же время совершенно реальный протест маргиналов против всякого порядка.
Так и хочется сказать власть имущим: вот кого вам следует бояться, а не выкручивать руки очкарикам на цивилизованных митингах.
Апокалипсис сегодня – 2
Накопленная агрессия маргиналов может выплеснуться в любую сторону. Но в каждом случае энергия толпы воплощается в разрушении. Почему выходящие на улицу низы в самых разных странах (в том числе наиболее цивилизованных) громят витрины, поджигают машины, мародерствуют? Освобожденная на короткий миг энергия нижних слоев реализуется именно в разрушении. Ибо созидание требует длительных и более сложных (осмысленных) действий, оно не приносит немедленного результата. А энергия толпы кратковременна, сама толпа – неустойчивое образование, она живет через кратковременные выплески накопленной дурной агрессии. И только разрушение приносит быстрый и осязаемый результат. А разрушается то, что оказывается под рукой, и происходит это бессистемно, с единственной целью – подорвать сложившийся порядок, который воспринимается как нечто внешнее, не относящееся к тебе непосредственно и вдобавок изначально враждебное. Подобно тому как сук, на котором ты сидишь, тоже может считаться чем-то внешним, раздражающим.
Именно поэтому кинофильм «Елена», на мой взгляд, в первую очередь не про классовую борьбу. Это апокалиптическое кино, проникнутое тихим ужасом, созвучным сегодняшней нормальной жизни. Не случайно, по слухам, некие шведы предлагали Андрею Звягинцеву снять апокалиптический фильм. Они все правильно прочувствовали. И в фильме «Елена», по сути, их творческий заказ, пусть и иносказательно, режиссером успешно выполнен.
В финале камера упирается в тот же самый фасад, но прежняя Власть уже сметена новой «властью» (точнее, эрзацем или субститутом прежней власти), не способной ни на что, кроме разрушения и органического существования. Символично, что в тот момент, когда семья празднует «победу» (разумеется, через распитие алкоголя), во всем квартале вырубается свет.
Мы видим, что «последние стали первыми», но в их жизни это завоевание по большому счету ничего не меняет – разве что экран телевизора увеличивается двукратно (но перед ним мы видим все то же тупое сидение с пивом и орешками), да размер балкона вырастает в пять раз, но плюется с него примерно так же, как и со старого. А неспособность что-либо изменить в своей судьбе остается, как прежде. Переезд в квартиру на московской «золотой миле» мало что меняет, кроме внешнего антуража. Перспективы отсутствуют, добытые неправедным делом ресурсы будут вскоре проедены. И все вернется в исходную точку, только будет, пожалуй, еще хуже. Останутся только краткие минуты слепого восторга и упоения вольностью, освобождения от власти и порядка, благодаря которым во многом они на самом деле и существовали.
Перед нами фасад того же самого современного строения, но былой внутренний порядок разрушен. Апокалипсис свершился.
11. Конец интеллигенции («Кококо», 2012)
С утра – работа в музее этнографии, вечером – новости по Рен-ТВ, по выходным – митинги и секс с бывшим мужем, научным работником среднего звена. Лиза – типичный представитель питерской интеллигенции. Вика – обычная провинциалка. Отпуск в Петербурге для нее – это водка, вечеринки и авантюры. Казалось, между ними нет ничего общего. Однако по воле случая они встретились – и сошлись: вода и пламень, синий чулок и тусовщица, интеллигенция и народ. Лиза и Вика – две стороны одной медали по имени Россия[49]
.Диагноз: жизнь без огня
Фильм «Кококо» режиссера Авдотьи Смирновой – это притча, по-своему завораживающая и в то же время достаточно схематичная. Рассказываемая история очень социологична и в этом отношении удобна для интерпретаций. Но при этом происходящее на экране выглядит довольно жизненно. Созданные предельные типажи кажутся настоящими, живыми.