Смотритель

Немецкий и советский полковники одновременно приняли решение о встречном бое, где победителем оказывается самый быстрый и настырный и чьи солдаты более подготовлены как в военном отношении, так и в моральном плане и готовы без жалости убивать противника.

Бой начался перестрелкой с дальних дистанций полковой артиллерии, а это по девять орудий с той и другой стороны.

Под прикрытием редкого артиллерийского огня стрелковые подразделения цепями стали подбираться другу к другу, проверяя, легко ли вынимаются кинжалы из ножен и близко ли к руке находится малая пехотная лопата.

Пулеметчики как оглашенные стреляли по всем сторонам, не давая пехотинцам поднять голову и вступая в стрелковую дуэль друг с другой. Визжащий звук немецкого машингевер, словно крик сварливой бабы, остужался степенным басом дегтярева, как мужика, который стоит у плиты и жарит блины на огромной сковороде своего пулемета.

Солдаты с той и с другой стороны, не дожидаясь команды стали окапываться, зарываться в землю, которая могла спрятать их от смерти или схоронить их после смерти.

Офицеры осипшими голосами передавали команду о подготовке к атаке, но никто так и не поднялся в штыковой бой: русским не хотелось погибать за усатого Сталина, а немцам за полуусого Гитлера.

И тут с немецкой стороны появился офицер в эсэсовской форме без фуражки и с пистолетом в руке, который спокойно шел к советской цепи.

— Давай, Исай Иванович, — полковник подтолкнул лейтенанта Метелкина и тот встал, достал из желтой кожаной кобуры посеребренный наган и пошел навстречу своему противнику.

Стрелять на расстояние больше пятидесяти метров не было никакого смысла. Не кино, однако, где пистолетами подбивают танки или сбивают самолеты, а также стреляют на дальность от километра и выше.

Лейтенант Метелкин шел вперед, а в голове почему-то крутились слова песенки, которые он слышал когда-то в детстве, и была эта песенка на том языке, на котором он не говорил, но почему-то понимал:

Schlaf, Kindlein, schlaf!
Dein Vater hut' die Schaf,
die Mutter schuttelt's Baumelein,
da fallt herab ein Traumelein.
Schlaf, Kindlein, schlaf!

Такая же метаморфоза происходила и с эсесовским лейтенантом, который слушал колыбельную на русском языке. Он слышал ее в самом раннем детстве, хотя никогда не говорил на этом языке, но почему-то его понимал:

Спи, моя радость, усни.
В доме погасли огни,
Дверь ни одна не скрипит,
Мышка за печкою спит.
Птички уснули в саду,
Рыбки заснули в пруду.
Глазки скорее сомкни,
Спи, моя радость, усни.

Два лейтенанта шли навстречу другу и не стреляли. Прекратили стрелять и солдаты с обеих сторон. Все заворожено смотрели, как приближаются друг к другу два дуэлянта, два поединщика, от исхода схватки которых будет зависеть исход сегодняшнего боя.

Дуэль?

Два офицера сошлись на линии разделения противников и шагнули по шагу вперед, встав спина к спине. Вскинув руки с пистолетами, они стали на выбор расстреливать командиров: лейтенант Метелкин немецких, унтерштурмфюрер фон Безен — советских.

Обе стороны раскрыли рот от изумления и не знали, что делать.

Вскочивший на ноги полковник с криком, — Метелкин, твою мать! — пал от серебряной пули эсесовского Вальтера.

Командир противостоящей роты, капитан с Железным крестом первой степени, вскочил с криком, — Fur Heimat! Fur Hitler! (За родину! За Гитлера!), — и был сражен пулей из посеребренного нагана.

Солдаты противоборствующих сторон не имели команды, а оставшиеся офицеры не знали, что делать.

Полковник из ведомства Берии зашипел на снайперов-сержантов Улусова и Копейкина:

— Стреляйте прямо в голову, мать вашу, чего застыли как вкопанные.

— Нельзя, однако, стрелять в них, — задумчиво сказал Улусов, оторвавшись от прицела, — они дети Одина и сюда пришли, чтобы уменьшить зло войны.

— Какого Одина? — оторопел полковник. — Что за херню ты несешь, косоглазый? Ты у себя белку в глаз стрелял, вот и стреляй фашистов в глаз, а не то пойдешь прямиком отсюда в трибунал.

— Они не фашисты, они дети Одина, — упрямо повторял Улусов. — Посмотри, они оба сделаны из ясеня и их выстругивал один бог, а другой вдувал в них жизнь. Вот они, стоят спина к спине и останавливают войну.

— Ты что болтаешь? — зарычал полковник. — Копейкин, стреляй в гадов, только нашего не задень.

— Да как я его не задену, — сказал младший сержант Копейкин, — пуля из винтовки броню пробивает, а человека насквозь прошьет. Если я в немца попаду, то и нашему не уберечься.

— Сволочи, — ругался полковник, — где этот особист, когда нужно, не найдешь, а как опасности нет, так глаза мозолит.