Смотрю на тебя

Инна надолго задумывается, делая вид, что чем-то очень занята — к примеру, оттирает какое-то пятно на ковре. Я слышу её сосредоточенное сопение. Потом она говорит:

— Бог знает, что неправедная жизнь приводит в ад, вот и наказывает. Мы ведь тоже наказываем своих детей, чтобы объяснить им что-то.

— Если бы у меня были дети, я бы их любила, а не наказывала,

— Без наказания не получится, это ж для воспитания нужно… как же ребёнок поймёт, что можно, а что нельзя.

— А если просто объяснять, без наказаний?

— Вот сразу видно, что у вас детей нет. Дети часто не слушаются.

— Может, потому что плохо объясняете: в спешке, на нервах, авторитетом родительским давите?

— Иногда не хватает времени, — вздыхает Инна. — Устанешь порой… я же на двух работах работаю, сил нет объяснять долго, вот и прикрикнешь. А то и шлёпнешь.

— А если попробовать жить с ребёнком одной жизнью, одними интересами, душа в душу… разговаривать с ним как с равным, как с другом, а не с высоты родительского авторитета… вот как мой папа со мной. Тогда ничего дважды повторять не придётся, тогда ребёнок поймёт и вашу усталость, и ваше раздражение.

— Разговаривать… Это ж работу тогда бросить придётся. А детей ведь кормить надо.

— А не в твоей ли библии написано: «Не хлебом единым жив человек»? — Говорю я. — Ты же из ребёнка личность хочешь вырастить, а не животное или растение, которому только и нужно, что организм насытить. И потом… объясни мне, Инна: зачем детей рожать, коли прокормить их не можешь? Не лучше ли сначала денег заработать, а потом уже о ребёнке думать?

Зачем я заводила с Инной эти разговоры?… Ничего объяснить, а тем более, ни в чём переубедить её я не могла и не пыталась. Скорей всего, мне просто нужна была оппонирующая сторона, что стимулировало мой мыслительный процесс по давно волнующей меня теме: Бог и церковь, духовность и религия.

— Ребёнок ведь гораздо более серьёзное приобретение, — продолжала я, — чем мебельный гарнитур или ковёр, им заниматься нужно, ни на что не отвлекаясь. Я бы вот экзамен ввела для потенциальных родителей на готовность к рождению детей. А то, видите ли, неполноценного специалиста из института или ПТУ мы не должны выпустить: нам не нужны бракованные холодильники! А дети бракованные разве нужны?… А какие же ещё могут быть дети у неподготовленных родителей?

— Разве бывают дети бракованные? — Инна немного тугодумка. — Ой, ну да, конечно, рождаются же калеки…

— Да ладно бы только физические калеки… не так уж их много, и не их я имею в виду. А вот сколько духовного брака! Подлецы и убийцы из тех же милых пупсиков получаются, что и папы римские. И Гитлер тоже когда-то очаровательным малышом был. Или я не права?

— Вот опять вы… Не знаю… Но дети-то всё-таки рождаются.

— Всё-таки рождаются, — повторяю я. — Вот у тебя пятеро, это потому, что ты детей очень любишь?

Она молчит.

— Если ты родила пятерых только из любви к детям, тогда брось всё. Где твоя вера в то, что Бог не оставит ни тебя, ни их голодными? Отдай Богу заботы о хлебе насущном, а детям — свою жизнь. Вложи в них всю душу — как художник в своё творение. Если художник… я имею в виду художника в широком смысле слова, творческую личность… если художник будет создавать свои произведения подобно тому, как ты растишь детей, в свободное от зарабатывания денег время, ничего стоящего у него не выйдет. Так… балласт, мусор, не больше. Но культурный балласт — не самое страшное: в конце концов, не будет на него спроса, не станет и предложения. Куда страшней недоделанные люди: пустые, ничем не заполненные человеческие оболочки…

Хотя, пришло мне тут же в голову, как же без этого самого человеческого балласта? Кто тогда будет выполнять тупую, не требующую интеллектуальных, духовных усилий работу? Кто будет полоть морковь, подметать улицы, круглое катать, плоское таскать?… Кто будет создавать все те блага современной цивилизации, которыми я сама с удовольствием пользуюсь?…

Между прочим, многое из всего, чем пользуюсь я, недоступно тем, кто своими руками оное производит. Что это — вселенская несправедливость? Своевольное решение капризной фортуны: тебе всё, а тебе ничего?… Нет, уверена я, дело в нашем личном выборе. В выборе, который мы — каждый из нас — делаем каждый день, каждый миг, на каждом шагу. И в итоге оказываемся там, где оказываемся.

Всё это, разумеется, никак не вязалось с Инниным пониманием жизни: на всё Божья воля.

Но такого Бога я не понимала. Вот и вела с ней эти долгие беседы в надежде нащупать границу между истинным Богом и богом «очеловеченным».

— Я только первого родила по желанию, — сказала Инна, — в молитвах просила. А потом… как-то само получалось.

— Ну, моя дорогая, само ничего не получается. А уж если получилось невпопад, так, в конце концов, аборт сделать можно.

— Ой, что вы! Это же грех — убийство!

Да, женщину, не пожелавшую выносить зародыш, заклеймили убийцей. Объяснили — и даже показали! — что двухнедельная оплодотворённая яйцеклетка это уже человек. А убивать человека Бог не велит — таков основной аргумент противников искусственного прерывания беременности.