Смотрю на тебя

— Прими это, как данность. — Сказал Давид. — Это не оскорбляет, не унижает тебя, поверь. Мне было замечательно с тобой, ты идеальная любовница… Надеюсь, я тебя тоже не разочаровал?… Ну, если не считать моего признания, а? — Он уже возбуждённо ластился ко мне. — Всё прекрасно, правда? Будет, о чём вспоминать… — Он целовал мою грудь и гладил бёдра, а я снова наполнялась жизнью, желанием, радостью. — Ведь ты будешь меня вспоминать? А? — Давид смотрел, улыбаясь, уже готовый пронзить меня горячим копьём, но ждал ответа. Он поддразнивал меня пальцами, о… он знал, как это делать! — Ну, скажи, что тебе было хорошо со мной.

Я повторила за ним:

— Мне было хорошо с тобой.

Он, словно поощряя меня, продвинулся вглубь, и чуть охрипшим голосом продолжил:

— Я ведь был хорошим любовником?

— Ты был прекрасным любовником.

— И ты будешь с нежностью вспоминать наш роман…

— Я буду с нежностью вспоминать наш роман. — Меня снова кружила шальная страсть, и я готова была повторять за ним всё, что угодно.

— Который закончится этой ночью. — Он говорил и двигался в такт своим словам.

— Который закончится этой ночью.

Он срывал губами с моих губ слова и стоны, словно подбирал рассыпанные ягоды.

* * *

Мне было хорошо с ним. Он был прекрасным любовником. Я с нежностью вспоминаю наш роман, который закончился той ночью.

* * *

А в феврале сын прилетел к отцу на свадьбу.

Сразу после нашего с Давидом возвращения из Питера Антон сделал мне официальное предложение:

— Всякое совершеннолетнее дитя должно быть зарегистрировано и сосчитано государством, — сказал он.

Но истинной причиной было кое-что другое, а не притянутое за уши, заморскими мерками мереное, совершеннолетие нашего союза.

— Не хочу, чтобы какой-нибудь красавец вроде моего сына увёл тебя от меня.

— Но ведь не увёл же до сих пор, — сказала я, а в голове мелькнуло: догадывается или нет? Впервые мне стало неловко за свою «измену» — возможно, потому, что обо всех предыдущих романах я сама рассказывала Антону…

— Вот именно, до сих пор, — сказал он. — Ты расцветаешь как женщина, а я как мужчина увядаю, мне нужны какие-то гарантии… — Он засмеялся смущённо. — Какую же чепуху я горожу!

— Вот именно — чепуху, и именно — городишь. — Я тоже засмеялась.

Но и это было не всё.

Антон помолчал и дрогнувшим голосом продолжил уже совсем серьёзно:

— Наверное, это возраст во мне расшевелил присущие ему сентиментальность, стереотипы, желание определённости… Мне пятьдесят семь, я люблю тебя… — И осёкся: — мы любим друг друга, правда? — Он поднял на меня глаза, в них… в них звучала мольба.

Я взяла в ладони его лицо:

— Говори, мой любимый.

— Впервые я захотел, чтобы у меня было «как у всех». Я хочу, чтобы я мог представлять мою любимую женщину как мою жену…

Он говорил, волнуясь и сбиваясь. Но я поняла всё ещё до того, как Антон закончил.

Натали, подарившая ему три коротких ночи своей любви, была чужой женой. Она оставила ему сына, который считается сыном другого. Его любовь по имени Оля душой принадлежала не ему. Женщины, бывшие у Антона до меня, тоже по большей части, были чужими женщинами, или перманентно ничьими. У него есть слава, деньги и даже любимая. Ну почему бы ей не стать его женой?…

— Я стану твоей женой, — перебила я, — только при одном условии…

— Говори. — Он с надеждой посмотрел на меня.

— Если ты разрешишь мне родить тебе сына… нет, сын у нас уже есть, лучше — дочку.

— Зоя, девочка моя…

Антон прижал меня к себе и долго-долго не отпускал.

* * *

Как это ни удивительно, при встрече с Давидом через три месяца, в феврале, я не испытала ничего, кроме радости и теплоты. Ни тоски, ни сожалений, ни ревности…

Дом у залива

Мы вернулись в шумное тепло ульем гудящего дома.

Почему-то, переступив его порог, я вдруг ощутила минутную неловкость.

Ухватив её за ускользающий хвост, я поняла, что не хочу больше говорить Антону «до встречи», уходя с другим.

Что это? — подумала я — просветление? Переход бесчисленного количества тихих Инниных увещеваний в качество? Или элементарная усталость сорокапятилетней женщины?

— Наша комната наверху, вторая справа, — сказала я Ираклию, — я подожду там мужа.

Он проводил меня, посадил на постель и вышел.

Но пришла Дора, а не Антон.

— Знаешь, кто приехал? — Спросила она без предисловий. И не дожидаясь моего ответа, назвала известную фамилию молодого режиссёра — восходящей на мировом кино-небосклоне звезды.

Часть третья

ВАДИМ

Двадцать лет тому назад

Антона не было два дня, и, похоже, сегодня опять не будет. Он готовит спектакль к Рождественскому фестивалю в Литве, до которого осталось меньше двух недель, а потому ночует в своей квартире — так ближе к театру. Мне он предложил не ехать туда, поскольку всё равно приходит под утро, проваливается в сон, а потом — снова на репетиции.

Я скучала, хоть мы и перезванивались. Но это явление — существование врозь по несколько дней — было уже не новым, и вносило некоторую нотку романтизма в нашу жизнь-в-обнимку, как называл её Антон.