Смрт

Несколько фотографий отсутствовали. На стенах остались четкие темные прямоугольники на тех местах, где они висели.

– Светозар, ты не снимал фотографий со стены?

– Нет, – сказал Светозар. Он нашел в одном из ящиков чай и теперь искал, как его приготовить. – Там какие-то стекла в камине, капитан, поглядите в камине.

Около камина действительно были стекла и распавшиеся металлические рамки. Кто-то хряпнул обрамленными фото о чугунных львов. В самом камине среди недогоревших бревен покоились, я увидел, недогоревшие, частично сгоревшие фотографии. Я вытащил самые крупные фрагменты. И все сразу стало ясно. На фотографии, улыбаясь, рядом с отцом стояли четверо сыновей, облаченные в новенькие формы армии Хорватии.

– Видимо, хутор защищали отец и его сыновья, – сказал я и положил на стол фрагменты фотографий. – Такое может быть, Светозар?

– Сплошь и рядом, капитан. Сербы поступают так же. Стараются сберечь родные дома.

В это время сосульки на люстре отчетливо зашелестели. По потолку пробежали скрипы. На втором этаже кто-то прошел. Я и Светозар схватились за оружие и передвинулись к лестнице, ведущей на второй этаж. Стали подыматься по ней, стараясь не скрипеть ступенями. Но какой-то шум мы, конечно, создавали.

На втором этаже двери во все комнаты были открыты. Из одной двери вырывался поток сквозняка, и мы безошибочно направились туда. Окно было настежь открыто. На полу валялись предметы военной формы хорватской армии, брюки, ботинки, даже кепи. Мы подбежали к окну. Через сад в горы бежал седой человек в гражданской одежде. Правда, в руке у него был автомат. Человек обернулся и посмотрел на свой дом. Старый хорват с глубокими продольными морщинами.

Мы не стали в него стрелять.

Солдатка

Я тогда еще бороды и усов не носил, волосы у меня были в своей основной массе темные, в некоторых местах от силы salt and pepper, то есть соль и перец, как говорят американцы. Поседел я уже в первые годы XXI века, когда сидел в тюрьмах, а тогда был такой привлекательный себе «капитан». Кличка приклеилась ко мне от комнаты, которую я занимал (я уже об этом упоминал), где раньше жил капитан, да погиб. Так вот я, поскольку брился начисто, и был коротко стрижен, и носил темные очки в массивной оправе, не был похож на серба катастрофически! Зато был аутентично похож на хорвата, их врага, или немца, тоже проходящего в сербском сознании как враг. Бундесвер-офицер.

По утрам в мою суровую келью (железная кровать, железный шкаф, печка-буржуйка с трубой и стол – подарок начштаба полковника Шкорича) входил первым около шести утра солдат-крестьянин Милан и растапливал мне печку дровами, стоя на коленях. Я писал о моей келье и о солдате, будившем меня стуком в дверь и вопросом «Хладно, капитан?», в моих репортажах, поэтому промчусь коротко по солдату и перейду к солдаткам.

Если не ошибаюсь, завтрак назывался доручек. Офицеры имели право, если хотели, не идти в столовую, а иметь завтрак в комнате. Они все хотели, и вот почему. Завтраки разносили рослые красотки, девки-солдатки. Затянутые в различные военные штаны. Хоть штаны и были различными, на девках все они выглядели как бриджи. Ибо female в возрасте 25–30 лет, а все они были именно в этом прекрасном возрасте, имеют развитые попы, грушевидные и яблоковидные, и они натягивают им штаны в бриджи. Пока я ходил в туалет и брился (там несколько полковников в подтяжках поверх военных рубах брились, как в 45-м году, опасными лезвиями, наводя лезвия на ремнях, лица в мыльной пене – о, постмодерн!), крестьянин топил печку и уходил. Я возвращался, в комнате уже было тепло, и в дверях появлялась улыбающаяся солдатка. «Доручек, капитан?»

– Ну конечно, – говорил я. – До ручек, до ручек! И до ножек!

Девки хихикали, но ничего не понимали. На пластмассовом подносе обычно было содержимое банки консервов на тарелке, чай в огромной кружке и ломти местного ароматного хлеба.

Солдатки были лучше всего, что находилось на подносе. Сербки вообще красивые исчадья. Они, работая с офицерами, еще и выпендривались, конечно. Подкрашенные губы, сладкие и едкие духи, туго затянутые ремешками талии и эти неотразимые задницы. Которые хотелось схватить руками, но было нельзя.

После каждого доручка, если я немедленно не уезжал на фронт, меня посещали сексуальные фантазии, а проще говоря, похоть. Солдатки потом исчезали куда-то на весь день, и только ночью, если я ночевал в казарме, я слышал сквозь сон девичьи смешки, они о чем-то беседовали с часовыми, охраняющими наш офицерский второй этаж. Бывало это уже очень поздно.

Однажды вечером Славко и Йокич раздобыли где-то бутыль вина и поднялись ко мне в комнату. Запрета на распитие алкоголя в казарме для офицеров не существовало, а в солдатской запрет был. Потому мы решили выпить вино и разойтись. Получили мы бутыль поздно, а то бы выпили ее раньше, в другом месте, мало ли где. Это был первый и единственный раз, когда мы распивали алкоголь у меня в комнате, и вот к чему он привел.