Она смотрела на них сверху, спокойная, уже не верящая ни во что.
Шли хорошо вооруженные, стройные джентльмены, из числа приверженцев Эссекса.
Шли черные, обветренные рабочие лондонской судоверфи.
Шли крестьяне в войлочных широких шляпах, с плоскими бородатыми лицами, как
всегда спокойные, молчаливые и осторожно-равнодушные ко всему.
Шли мастеровые в цветных, но неярких одеждах цехов. Шли их подмастерья с
восторженными, безумными, мальчишескими лицами.
Шли купцы, торговцы, разносчики, сидельцы лавок, менялы, ювелиры, шлюхи,
конюхи с извозчичьх дворов, трактирные девки, мясники, рабочие городских скотобоен, клерки из ратуши, полицейские, темные личности из кабачков и заезжих дворов, шел, может быть, ее слуга, который исчез со дня скандала, шли гуртоправы, пригнавшие в
Лондон скот, висельные плясуны, сорвавшиеся с петли, школяры разных колледжей и
школ, хозяйки с сумочками, случайно попавшие сюда, шарлатаны и зазывалы в
островерхих ярких шляпах, уличные мальчишки, которым всегда и до всего дело.
Шел секретарь суда, медлительный и длиннобородый человек, доктор, специалист по
выкидышам, которого и она знала, шел...
Она ухватилась за занавеску. .
Шел актер и пайщик театра "Глобус" - Виллиам Шекспир, который не послушался ее
записки и ухнул с головой в такой клокочущий котел, из которого уже не вылезают.
И, у видя его, она невольно забарабанила по стеклу.
Но он не слышал ее. Он протек мимо нее с толпой, что валила за ошалелым,
кривляющимся, обреченным и обезумевшим человечком.
Но, подумала она, усмехаясь, кому же из этих мясников, мастеров, подмастерьев,
аптекарей, ростовщиков, крестьян, гуртоправов, матросов, шарлатанов, нищих, рыночных
торговцев, юродивых, калек и шлюх, - кому из них дело до того, что отвергнутый
любовник поднялся бунтом против своей семидесятилетней любовницы, угрожая ей
революцией за то, что она не вовремя отняла у него откуп на сладкие вина?!
Глава 4. СМУГЛАЯ ЛЕДИ СОНЕТОВ
I
И все-таки она не запоздала на свидание, хотя оно вдруг совершенно перестало
интересовать ее. Раздеваясь на чердаке, она подумала, что вообще нужно быть такой
сумасшедшей, как она, чтобы выйти из дома. И эта мысль, как ни странно, доставила ей
некоторое удовольствие. По городу - она уже знала это - были пущены глашатаи,
известившие, что мятежники объявлены государственными изменниками и все, кто не
отстанет от них, будут без суда отданы в руки палачам.
После этого толпа, конечно, растаяла.
Эссекс и его друзья заперлись в замке, и теперь замок осаждали правительственные
войска. На чьей же стороне оказался в конце концов ее Виллиам?
Она сняла берет, повертела его и бросила на постель. С ума сойти, - так она и не
переменила перо! Бог знает какая у нее голова стала за последние дни. Нет, не похоже, не
похоже, чтобы он остался с ними до самого конца. Не такой он, совсем не такой. Как он
пойдет обратно? Все-таки надо было захватить с собой стилет. Говорят, что иногда
достаточно взмахнуть им, чтобы от тебя отстали. Да-да, с королевой плохие шутки, он
должен был это знать. И что ему понадобилось в этой истории? Хочется быть повешенным
на одной перекладине с графом? Тьфу, противно даже! Актеришка! Клоун! Сочинитель
стишков! Вчерашний дворянин! И тоже лезет туда же. Герб получил - так ведь и на нем
написали (смеха ради, конечно): "Не без права". Потому что какое право у него на этот
герб? И кому понадобится его шпага? Нет, дома, дома он, конечно. Сбежал и ставни
закрыл. И вдруг она вспомнила, каким видела его из окон. Он шел спокойнее даже, чем
всегда, молчаливый и равнодушный ко всему, но именно эта неподвижность и произвела
на нее впечатление полной обреченности. Разве не поверилось ей тогда, что вот как он
шел, так и дальше пойдет? И тем же шагом, неторопливым, мирным, спокойным, взойдет
на ступеньки королевского дворца и обнажит свою почти бутафорскую шпагу, данную ему
только вчера по каким-то сомнительным правам.
Она вдруг подумала, что целый вечер занимается им, и встала. Зло толкнула стул, стул
упал. Она не подняла его, а постояла над ним, раздумывая о чем-то, и вдруг окончательно
решила, что ей не хочется видеть этого Ричарда. Она села опять, крепко, по-мужски, опершись на подлокотник, и задумалась. Да, вот Шекспир. У него были мягкие,
удлиненные руки, настолько нежные, что нельзя было поверить в их силу, - такая широкая, крепкая ладонь. Однажды он долго смотрел, как она играет, и когда она устала и
поднялась с места, он тоже сел к клавесинам. Он взял только несколько аккордов, сильно и
плавно, но она сейчас же поняла, как гибки и умелы его пальцы. И когда потом она
осторожно взяла его за руку, только чуть-чуть выше запястья... Но вот, кажется, с этого и
началось. Еще ее почему-то раздражала донельзя большая плоская серьга. Она глядела на
нее, и обязательно хотелось дернуть его за мочку. Ей обязательно нужно было бы стать его
любовницей. Какое это упущение, что она не стала! Первый раз она сказала правду
Пембруку, и тот, кажется, в первый раз не поверил ей. Она даже и сама не понимала, как