Крестьяне любили гостиницу "Корону" за то, что стены ее расписаны яркими
завитушками и со двора и с фасада; ремесленники - за то, что в ней все прочно и удобно, что внизу, в харчевне, стоят огромные дубовые столы, и если по ним хорошенько ударить, то они загудят, как бубны, потому что их делали добрые старые мастера и из хорошего, сухого дерева; купцам же нравилось то, что здесь все отпускалось открыто, на глазах
заказчика. Стоит, например, внизу, возле стойки, большая черная сорокаведерная бочка, и
когда кто заказывает эль, то его и наливают прямо на глазах. Главное же, что хозяин
хорошо знает и местные оксфордские, и стратфордские, и даже кое-какие лондонские
цены, и если с ним поговорить по душам, он всегда посоветует чтонибудь дельное.
Но заходили сюда и студенты оксфордских колледжей, - их привлекало, конечно,
совсем другое. Им нравилась галерея с крохотными комнатушками под самой крышей, под
потолком клетки с жаворонками, а на стенах дешевые гравюры; то, что хозяин знает
несколько латинских кудрявых цитат, а молодая, спокойная, красивая хозяйка говорит
даже пофранцузски; что все, что бы ни случилось, тут будет шито-крыто, а главное - то, что здесь всегда можно встретить бродячих актеров. И потому в "Корону" заходили и те, и
другие, и третьи, и в ней всегда было шумно и весело.
А сейчас старый дом как будто вымер.
Шекспир постоял в дверях и прислушался, - на кухне кто-то играл на свирели,
начинал, доходил до середины и опять повторял все сызнова. А так никого не было. Он
прошел по длинному темному коридору и заглянул в зало. Там, за дальним столом, сидели
два бородатых человека, пили из глиняных кружек и о чем-то разговаривали. Шекспир
хотел отворить дверь и войти, но в это время к нему подошел хозяин.
Волк звали этого человека. У него были прямые скулы, жесткие короткие волосы и
глубоко запавшие, узкие серые глаза. Волком его звали уже с детства, и тогда он чурался
этой клички, но к сорока годам, то есть сразу же после женитьбы, у него и волосы сразу
поседели, и возле рта и носа появились прямые, волчьи складки, - и тогда уже никто не
стал звать его иначе. Улыбался Волк редко - разве только когда встречал кого-нибудь из
знакомых актеров.
Ибо поистине не было в городе Оксфорде большего болельщика и театрала, чем Волк.
Тут ему и хозяйство было нипочем. Он мог по целым часам сидеть и слушать рассказы
какого-нибудь случайного театрального бродяги; он не перебивал, не поправлял и не
переспрашивал, а просто и честно слушал. А если рассказчик вступал с ним в разговор, то
он видел и другое - этот захолустный медведь имеет свои суждения. Так, например, он
очень здраво судил, почему трагический актер театра "Лебедь" Эдуард Аллен хуже, крикливее актера театра "Глобус" Ричарда Бербеджа, а ныне преуспевающий комик Аримн
недостоин даже развязать ремня на башмаке чудного, нежного Тарльтона, умершего десять
лет тому назад. Так, по крайней мере, прибавлял он, говорит мистер Шекспир, его кум и
близкий приятель. И, услышав наконец про такого кума, чрезмерно прыткий рассказчик (а
по совести сказать, какой актер не чрезмерно прыток в кабачке за пять дней пути от
Лондона?) начинал сбиваться, мекать, а потом и совсем замолкал. А вечером хозяин
говорил своей жене - спокойной и ласковой ко всем Джен: "Враль изрядный, но актер, кажется, неплохой", или: "Умен-то он умен, да толку-то что? Ведь в театре не за ум деньги
платят", или (со вздохом): "Ну что ж, лет десять тому назад и эта ветряная мельница чего-
то стоила", - и молоденькая Джен смеялась. Она вообще на людях много и охотно
смеялась, и смех ее был просто необходим завсегдатаям трактира "Золотая корона". Ведь
иначе было бы просто невыносимо думать, что она живет с этим Волком уже восемь лет и
имеет от него двоих детей.
Вот этот Волк и стоял сейчас перед Шекспиром.
- Здравствуйте, мистер Шекспир, - сказал хозяин, делая вид, что улыбается. - А мы
позавчера как раз вспоминали про вас.
Они пожали друг другу руки.
- Вы меня только позавчера вспоминали, мистер Джемс, - ласково, но с сердцем сказал
Шекспир, а я вас все эти пять дней непрерывно вспоминаю! Да что, в самом деле? -
продолжал он, разводя руками. - Выезжал я из Лондона в дождь, и вот как промок на
мосту, так и до сих пор не обсушился. В гостиницах все дрова мокрые, а камины дымят! И
что они только летом смотрели, не знаю! Ну нет, любезные, говорю, нет! Мистер Джемс в
Оксфорде отлично знает, что делает, когда выписывает печника из самого Лондона, - вот
уж у него обсушишься!
На лице хозяина появилось опять какое-то подобие улыбки, хотя, может, он просто
пожевал губами.
- Благодарю вас, мистер Виллиам, - сказал он очень любезно. - Очень рад, что мы - я и
Джен сумели вам угодить. Моя супруга все время напоминала про вас. Крестника-то
вашего нет. Вам, наверно, сказали?
- Нет! - быстро отозвался Шекспир. - Я ведь никого еще не видел. А что, разве...
- Так нету, нету, - уехал с матерью к бабушке. Ничего, пусть потормошит стариков, правда? - Он посмотрел на Шекспира. - А вы все еще не хотите стареть. Все такой же
красавец!