Смущение. Часть 1 (СИ)

-- Там, -- сказал Петров и ткнул огромной рукой в сторону самого дальнего.

Я подошел к столу и только-только начал разглядывать лежащую на нем одежду, как за моей спиной раздалось то самое капитанское: "Мать твою...".

Не само идиоматическое выражение удивило меня -- в ходу у капитанов полиции найдутся фразы и погорячее -- меня поразила его интонация, то мегаудивление, нашедшее выход в двух коротеньких словах.

Я оглянулся и увидел, как параллельные и кажущиеся даже во время разговора неподвижными губы капитана медленно искривляются, как бы выражая радость. В какой-то момент мне даже показалось, что взгляд капитана, с интересом и удивлением шныряющий по столу, начал светиться внутренней краснотой.

Я почему-то тут же подумал о Лешкиной обуви и быстро обернулся.

Обувь лежала на дальнем краю стола. Я тут же отметил, что она по-прежнему выглядит мокрой, только... это была ДРУГАЯ обувь. Без сомнения. Невозможно перепутать допотопные штиблеты и, пусть не очень современные, но все же кроссовки.

-- Узнаете что-нибудь? -- спросил капитан. -- Или вас что-то смущает? -- В его голосе мне послышалось веселье.

-- Нет, -- ответил я.

Помолчав секунд десять, я добавил:

-- Не узнаю ничего.

И я не солгал, на самом деле ничего знакомого на столе я не увидел. Одежда казалась другой, хотя, если честно, я и в первый раз к ней не приглядывался: джинсы, однозначно, другого цвета. Что же касалось ботинок, точнее обувки, то лежащие на столе черные кожаные мокрые кроссовки я точно никогда раньше не видел.

Капитан подошел вплотную к столу, очень внимательно и очень медленно осмотрел каждую лежащую на нем вещь, а затем повернулся ко мне.

Я ощутил (мне так показалось) не только холод, исходящий от его красноватого взгляда, у меня возникло такое чувство, будто меня пытаются вскрыть, как консервную банку, в попытке добраться до содержимого.

-- Я вам еще дома сказал, что не приглядывался к его одежде и по карманам ночью не шарил, -- стараясь улыбаться как можно ироничнее, ответил я, -- И потому ничего о его вещах сказать не могу.

Клянусь, он улыбнулся. Я бы даже сказал: улыбка исказила лицо капитана големов (неплохое погоняло я придумал).

Последующие события показали, что я не ошибся: там, в морге, капитану Петрову, стоящему перед вещами мертвого Лехи, было не просто весело, ему было очень смешно.

ГЛАВА 7,

в которой наш герой попадает из огня да в полымя

-- Ты ничего сказать больше не хочешь?

Вечер того же дня, 23:44 показывают часы на электродуховке -- очередной допрос.

Невысокая (при ее 168 сантиметрах против моих 183) двадцативосьмилетняя женщина устало, но очень требовательно и внимательно глядела на меня. Я же не только любовался ее русыми, отливающими платиной волосами, глазами -- темно-карими, почти черными, но и в очередной раз корил себя за несправедливость по отношению к капитану Петрову. Еще часа два назад я пребывал в уверенности, что страж порядка предвзято относится ко мне и тиранит меня ненужными повторяющимися допросами. Вот теперь я знал совершенно точно -- не допросы то были, а, как и говорил многоуважаемый капитан големов, обычные свидетельские показания. Что же такое допрос, я понял лишь сейчас. Допрос -- это то, что устроила мне моя супруга.

-- Ты ничего сказать больше не хочешь?

Вот она, фраза, заставившая меня напрячься. Да, да, да, я знатно ступил, когда ни словом не обмолвился жене о Лехе, ночевавшем у нас во время ее культпоездки в Испанию. Но именно это как раз и говорит о моем истинном отношении как к рассказу парнишки о его возможной смерти, так и к записке, да и к лишившим меня покоя мокрым ботинкам. На самом-то деле я не воспринял все это никак. Ну, переночевал у нас напуганный парень -- согласен, обычным такое назвать сложно -- но он ушел, и все забылось. Через два дня, размахивая цветами в аэропорту во время встречи Анютки, о случившемся я не то что не думал, я о нем даже не помнил.

Но сегодня другое дело: я совершенно осознанно не хотел грузить Анечку информацией о произошедшем. Во-первых, зачем ей дополнительные проблемы, и так по работе веселья хватает. А во-вторых, тогда бы пришлось ей рассказать обо всем с самого начала, в том числе и о своем, как бы она назвала, неадекватном поступке. Но эта сволочь -- я не про жену: про капитана задолбанного Петрова, -- оказывается, ездил к ней в офис и все подробненько рассказал. И именно благодаря ему в столь поздний час мне пришлось держать ответ как за произошедшее месяц назад, так и за то, что случилось сегодня.

-- Ты ничего сказать больше не хочешь?

Голос Анютки звучал устало, но взгляд оставался твердым и очень внимательным. "Самому капитану не грех поучиться подобной внимательности", -- подумал я, подозревая, что до конца разбора полетов еще далеко.

Грешен, Анютке я тоже ничего не сказал про Лехину обувь.