Смута

Но Бородатый заразился идеей покушения. Потом на допросе он сам признался в этом. О чем бы серьезном он ни думал, он так или иначе скатывался к ней. Причем, он обдумывал не столько моральный аспект покушения, сколько технический. Моральный аспект, как он утверждал, прост: раз власти систематически используют террор в отношении к населению, почему бы. отдельным представителям терроризируемых не использовать его против самих властей?! Тем более власти в таком долгу перед терроризируемым населением, что им теперь не расплатиться во веки веков, если даже террористы будут убивать десяток руководителей ежегодно. Технический же аспект терроризма безнадежно сложен. Попробуй, например, добраться до Сталина! Если КГБ само не задумает провокацию на этот счет, ни за что не доберешься.

Одно время Бородатый стал склоняться к мысли, что начинать надо не сверху, а снизу, с районных чинов, а то и помельче — с директоров и заведующих предприятий и учреждений. Но Террорист отверг идею малых покушений на том основании, что любое покушение такого рода будет истолковано как обычное уголовное преступление и не будет иметь никакого резонанса. Надо начинать сразу на высшем уровне, причем с таким грохотом, чтобы нельзя было скрыть факт покушения. Бородатый возразил, что взрыв в Кремле тоже могут истолковать как взрыв газа. Террорист сказал, что в это никто не поверит.

Вскоре Бородатый и Террорист поменялись ролями: Бородатый сам созрел для террористического акта и решил использовать Террориста как орудие для этого. И они начали всерьез подготовку к грандиозной террористической операции. Если бы не случайность (кто-то из сотрудников института подслушал их разговор), дело могло бы кончиться плохо. Когда их допрашивали, то даже нам, неискушенным в психиатрии, было очевидно, что оба они сумасшедшие, причем — Бородатый даже более сумасшедший, чем Террорист. Но их, однако, судили и расстреляли как вполне здоровых.

Новый класс

В Царьграде москвичей поселили в лучшей гостинице города Илья Муромец, предназначенной для иностранцев и особо важных советских граждан. Никаких иностранцев, однако, в гостинице не было видно, а особо важные личности были спекулянты, гангстеры и легализованные подпольные миллионеры, т. е. представители тех категорий граждан, которые стали опорой политики перестройки. Они сорили деньгами в ресторане и давали щедрые чаевые работникам гостиницы. Последние перед ними заискивали, низко кланялись, угодливо заглядывали в глаза. Боже, — подумал Соколов, глядя на эти виды ожившей дореволюционной жизни, известной ему по книгам великих русских писателей, — неужели это не в кошмарном сне, а наяву?!

Среди обитателей гостиницы особенно выделялся полный мужчина лет пятидесяти с лоснящейся и хамски самодовольной физиономией. Он вошел в ресторан с личной охраной; с двумя верзилами такого типа, каких можно увидеть в американских фильмах в качестве горилл — охранников главарей гангстерских банд. К нему со всех ног кинулись официанты и администраторы. Согнувшись перед ним в три погибели, они провели дорогого гостя к специально зарезервированному для него столу. Один из горилл остался дежурить у двери, другой встал за спиной босса, внимательно оглядывая зал и держа руку под пиджаком, где, надо думать, у него был наготове пистолет. Соколов поинтересовался у официанта, кто это такой. Тот ответил, что это — сам Акопян, один из самых богатых людей в стране. Не миллионер, а миллиардер. Имеет связи с западными бизнесменами. Прилетел сюда на своем самолете из Тбилиси, где у него главная контора. Прилетел купить участок, на котором расположены пять колхозов, чтобы основать фермерское хозяйство американского образца.

— А куда колхозников, — спросил Воробьев.

— Как куда, — удивился глупому вопросу официант. — На свалку, разумеется. Там же одни старухи остались. Все равно помирать пора.

— Кто бы мог еще несколько лет назад подумать, что у нас такое будет возможно, — сказал потрясенный Соколов.

— Давно пора, — сказал Рябов. — Это еще только начало. Не то еще будет. В Кишиневе три бывших подпольных, а теперь легализированных миллиардера заявили, что способны и готовы купить весь город со всеми домами, учреждениями и предприятиями.

— Неужели им продадут?! — возмутился Воробьев.

— А почему бы не продать, — сказал Рябов. — Все равно все идет прахом. А так хоть какая-то польза будет. По крайней мере миллиардов двадцать рублей попадет в государственный банк.

— А на что эти рубли, если они в бумагу превращаются, — сказал Воробьев. — И не проще ли объявить нынешние денежные знаки недействительными и ввести новые? Пока новые миллионеры появились бы, мы успели бы навести порядок в стране.

— Не будьте таким наивным, — сказал Рябов. — Подпольные миллиардеры не такие уж дураки. Они такую возможность всегда в виду имеют. У них в руках материальные ценности и иностранная валюта. Связи в верхах. Они не потеряют ничего, наживутся даже. Пострадают, как всегда, невинные простаки.