Смута

Ясно было как божий день, что повезло ему весьма. Если бы не Денис, его бы кончили до рассвета. Зачем он им?

Заметил Алексей, хоть и пьян был, что рассказ его не вызывает никакого участия. Равнодушно смотрели на него варнаки. Только Денис подбадривал.

– У нас, Алешка, беглые холопы тоже есть… Вон Гришка спать завалился. Он уж лет пять как сбежал. И все не поймают никак. И другие тоже. Кудлатый в Юрьев день уходить собрался. Да долги у него оказались непосильные. Идти некуда. Только скрываться.

– Если поймают – убьют меня, – невесело сказал Алексей, думая о своем.

– Это как пить дать, – согласился Денис. – А ты чего хотел? Но у тебя обратной дороги нет. С нами останешься.

– Я же… – бормотал Алешка, не понимая, как ему с разбойниками оставаться?

– Чего? – Денис хворостину в огонь подкинул, улыбнулся. – Боишься?

– Нет, но… непривычно мне как-то…

– Оно поначалу никому непривычно. Но раз ты руки в крови обагрил – тебе деваться некуда. А хочешь – назад иди. Тебя примут по чести.

– Назад не пойду, умом не тронулся еще.

– Вот, уже лучше, – хмыкнул Денис. – А ты из какой деревни?

– Кремнёвка!

– Не слыхал.

Вскоре Алексей, сморенный дневными заботами, уснул и проспал несколько часов. Пробудился уже перед рассветом. Неподалеку от него двое разбойников тихо разговаривали. И чудно стало Алексею. Он их слова разбирал, но смысл сказанного от него ускользал. «Все еще пьяный я, что ли?» – подумалось ему.

Он лежал, не показывая вида, что не спит. Как ему дальше жить, он и представить себе не мог.

Еще несколько дней назад была у него Ульяшка, был свой дом, и вот все рассыпалось в прах. Эти люди лихие, к которым он случайно попал, они ведь просто так его не отпустят ни в жизнь. Вышло у него страшное дело – убил человека. Но ведь это по правде все получилось. Не смог бы он дальше жить в деревне, видеть глаза Ульяшки и потом встречать наглого Алексашку. Чем так жить – лучше утопиться. Но Алешка с детства помнил: самоубийцы – сами душу свою губят. За это от бога нет им прощенья. Пусть и путано обо всем этом рассказывал ему отец, но главное он хорошо усвоил. Жить на земле, пока Господь дает.

Перевернулся на бок Алексей, расправляя затекшие мышцы. Разбойники все говорили.

А в лесу уже посветлело. Темнота медленно расступалась перед лучами восходящего солнца.

Зашевелились и другие разбойнички. Алексей решил, что будет до последнего лежать, прислушиваться к разговорам. Хоть и выжил он вчера, а полной уверенности не было.

* * *

Тимофея на хуторе у одной вдовы разместили. Сам он с другого хутора был. Но туда далеко везти. А он в уходе нуждался. Когда рванье с него сняли, то увидали незажившие раны по всему телу. Одна на правом боку гноилась.

– От горячки мог запросто помереть уже, – сказал Тимофею Никита Репей. – Гной, вишь, какой? И как выжил – непонятно.

Остальные казаки молча разглядывали Тимофея. Что верно, то верно. Давно уже его в покойники записали. И любопытство разбирало молодых казаков. А что с другими сталось, кого не убили в степи? И как там, в Крыму? Что за жизнь?

Но, ясное дело, Тимофею сейчас не до разговоров. Оклематься бы маленько.

Матвей Ширшов по старшинству распорядился, чтоб в Лебяжьем пока оставить. Против этого никто не возражал. Кому какое дело? Только Арсений Костылев глазами сверкнул. И тут же взгляд отвел, желваки на скулах заходили. Или показалось Матвею? Чего Костылеву с Тимофеем делить?

Но подумав, сразу же забыл об этом. Нужно было думать о делах насущных. Здесь, в Лебяжьем домов мало было. И казаки почти все пожилые уже. Кто помоложе и половчее, тот в станицу подался.

– Вот тут, Тимоха, ты поживешь маленько, – сказал Матвей, когда бежавшего от татар казака ввели в хату и положили в углу.

Он почти не разговаривал, отвечал, вяло моргая. Со стороны могло показаться, что человек на спал целую неделю.

Хозяйка, тридцатилетняя вдова, только плечами повела.

– Ты его, Пелагея, поправь, чем можешь, – сказал ей Матвей. – У татар натерпелся он.

– А чем же я его поправлю? – удивленно глянула на него вдова. – У меня самой – двое. И хозяйство маленькое. Как кормильца убили – с хлеба на воду перебиваюсь.

– Через неделю заберу его, не волнуйся, – успокоил ее Ширшов. – А ты на возьми-ка!

Дал он ей пару монет. Вдова ловко подхватила деньги, спрятала у себя в одежде. Взгляд ее повеселел.

– Что ж, Матвей, посмотрю за ним, чего там.

– Бывай, Тимоха, не скучай! – напутствовал его Ширшов и быстро вышел из хаты, догоняя своих.

Казаки уже сидели в седлах. Матвей быстро вскочил на своего пегого, и через несколько минут только пыль клубами вилась на дороге. Станичники растаяли в безбрежной степи.

Хозяйка стояла посредине хаты и смотрела на нежданного постояльца.

– А я тебя где-то видала?

– Не помню.

Говорить не хотелось. Был Тимофей рад, что выбрался из плена, домой дошел живым. Все, что произошло с ним, казалось страшным сном.

И когда шел сюда, об этом не вспоминал. Знал лишь одно – надо дойти. А теперь воспоминания нахлынули. Неужели он сумел уйти от погони?

Игнат, Игнат… Не выдержал, не стерпел. А потому и остался там, в крымской земле.