Смута

Любовь большинства к царю всегда была присуща в России, где, впрочем, были и недовольные по разным причинам. Некоторые стрельцы стали распускать о самозванце дурные слухи, о чём не замедлил донести ему Басманов, но тот, как и в деле Шуйского отдал их на решение собора. До суда дело не дошло, ибо стрелецкий голова Григорий Микулин76 переусердствовал и по его приказу стрельцы изрубили на куски семерых обличённых стрельцов. Другого обличителя – дьяка Тимофея Осипова, который попостившись и причастись св. тайн, во дворце перед всеми сказал Лжедмитрию: "Ты воистину Гришка Отрепьев, расстрига, а не цесарь непобедимый, не царев сын Димитрий, но греху раб и еретик" [22], казнили, и народ не взбунтовался. Не менее бесстрашным оказался и обласканный Лжедмитрием, знаменитый слепец, так называемый Царь Симеон (Симеoн Бекбулaтович, в монашестве Стефан, умер 5 (15) января 1616, касимовский хан в 1567—1573 годах, сын Бек-Булат султана, правнук Ахмат-хана, правившего Большой Ордой. Вместе с отцом перешёл на службу к Ивану IV Васильевичу Грозному. Участвовал в Ливонских походах 1570-х годов. В 1575 году Иван настоял на именовании Симеона «великим князем всея Руси» (1575—76), хотя, в сущности, политического веса Симеон не имел и оставался лишь подставным лицом. C 1576 года – великий князь Тверской), отметил Карамзин. Будучи ревностным христианином и узнав, что Лжедмитрий склоняется к латинской вере, всенародно изъявил негодование, убеждал истинных сынов церкви умереть за её святые уставы. Симеона постригли в Соловецком монастыре.

С воцарением Самозванца, не обеспечивалась дальнейшая судьба престола, и не водворялся порядок в государстве. Боярство не могло примириться с его властью, поскольку отдавало себе отчёт в его происхождении. Возмущали московитов еретики с их наглым поведением. Гермоген казанский77, Феодосий астраханский78, знатный "первострадалец" князь Василий Шуйский и "муж благочестив образом и нравом" Тимофей Осипов79, считавшиеся мучениками, отстаивали православные обычаи и обряды перед самозванцем.

Соловьёв написал, что при общении с приближёнными Лжедмитрий позволял им делать замечания на счет его образа жизни до определённого предела, но мог простить обидчика если у того появлялись заступники.

Грубый, дурно воспитанный легкомысленный и вспыльчивый Лжедмитрий был надменен, безрассуден и неосторожен, как охарактеризовал его Карамзин18. Он удивлял бояр острым и живым умом в государственных делах, но не был политиком, оскорбляя их насмешками, упрекая невежеством, считая, что россияне должны учиться у иноземцев, путешествовать, образовываться и тогда они станут людьми. Даже в Тайных царских Секретарей держал двух ляхов Бучинских. Подверженный всему иноземному, Лжедмитрий подражал им “в одежде и в прическе, в походке и в телодвижениях; ел телятину, которая считалась у нас заповедным, грешным яством; не мог терпеть бани и никогда не ложился спать после обеда (как издревле делали все Россияне от Венценосца до мещанина) …” [1] Вместо дневного сна он один или с другом гулял по Москве, посещал художников, золотарей и аптекарей, что было недопустимым для царя. Лжедмитрий “любил ездить верхом на диких бешеных жеребцах и собственною рукою, в присутствии двора и народа, бить медведей; сам испытывал новые пушки и стрелял из них в цель с редкою меткостию; сам учил воинов, строил, брал приступом земляные крепости, кидался в свалку и терпел, что иногда толкали его небережно, сшибали с ног, давили – то есть, хвалился искусством всадника, зверолова, пушкаря, бойца …” [1] Забывал он о достоинстве Монарха и тогда, когда “за малейшую вину, ошибку, неловкость, выходил из себя и бивал, палкою, знатнейших воинских чиновников – а низость в Государе противнее самой жестокости для народа.” [1]

Сластолюбие Лжедмитрия не знало пределов и возмущало нравственные чувства народа. Он “бесчестил жен и девиц, двор, семейства и святые обители дерзостию разврата и не устыдился дела гнуснейшего из всех его преступлений: убив мать20 и брата19 Ксении43, взял ее себе в наложницы”. [1]