— А вытрезвиловки закроем, Владимир Ильич?
— Сегодня же!
— А водка точно дешевле будет?
— 50 копеек бутылка.
— Ура-а-а! — гремела площадь, спугивая галок и голубей.
Так в резолюции, составленной Аркашей, и записали.
К вечеру на ногах никто не стоял. Воспользовавшись новым положением дел, Ваня и Аркаша (теперь комиссар по иностранным делам) проникли в сберкассу и вышли с чемоданом купюр.
Неделю торжествовали. Ваня подписал множество декретов, один другого вольготнее. Трое местных интеллигентов подсунули декрет о свободе печати. Чмотанов подмахнул. «Голоколамская правда» вышла с новым названием «Ленинская правда», с огромным объявлением «Ильич с нами!» и большим портретом Вани Чмотанова.
Съели месячный запас продуктов. На Ваню все тяжелее ложилось бремя неограниченной власти. Робкие, постучались к нему первые ходоки.
— Тово, Володимер Ильич, распорядились бы, чтоб пища была. Бедствуем мы немного. Хлеб сырой, консервы… Нельзя ли насчет картофелю.
Ваня открыл партраспределитель[31]
и кормил город еще неделю. Кончились табак и водка. Скрыто начало зреть народное возмущение.Тяжелый бой измотал Слепцова и Глухих. Генералы, равные по выучке, количеству правительственных наград и броневой мощи, не могли одолеть друг друга. В дивизиях нашлись герои, бросавшиеся под танки противника с гранатой.
Лес горел. Местное население ушло в партизаны. Кремль молчал. Генералы бросили в бой последние резервы.
Горечь и раздражение накапливались в Ванином сердце.
— Побеспокоил прах-то, вот он меня и бередит, — думал Чмотанов. — Кто же это мог быть? Раз с дырочкой — значит, не Ленин, Дзержинский[32]
бы этого не допустил… Неизвестный вождь?Остатки праха Ваня сунул в кожаный чемоданчик и, перехитрив охрану, ушел из дому огородами.
Чемоданчик жег, оттягивал руку. Ваня вышел на торговую площадь.
Ларьки, лабазы… Двое шагнули навстречу — в дрожащих руках зажав смятые рублевки, глаза смотрели бессмысленно:
— Третьим будешь?
«Не узнают…» — с облегчением подумал Ваня и кивнул.
Пили из горлышка, нюхали корочку, отплевывались. Собутыльники ожили и повеселели.
— Халтуришь? — осклабился один, тыча пальцем в чемодан.
— Раскрой, посмотрим, — гаркнул третий, протягивая ручищу.
— Идите вы к..! — Ваня подхватил чемоданчик и зашагал по незнакомой улице. Двое тащились сзади, грозились, улюлюкали.
Ваня сворачивал за углы, торопился и незаметно оказался в поле. Суковатые телеграфные столбы тянулись под гору, гудели провода. Двое позади спотыкались и наконец завязли. По твердому насту Ваня выбрался на косогор.
Дальше Ваня помнил все очень смутно.
Он побывал в одной деревне, в другой. Оглядывался — сзади все время кто-то шел — и Чмотанов устремлялся дальше. Во рту горело.
«Самогон пили, не водку, — тупо подумал Ваня. — Жулье».
Вечерело, когда он обнаружил, что сидит на смерзшейся горке земли. Вокруг вкривь и вкось стояли деревянные кресты. У ног его была неглубокая яма с потухшими головешками. На дне ржавая лопата. Ваня шагнул в могилу и начал копать. Поначалу ему казалось, что надо выкопать клад. Потом Ваня осознал, что он сидит на краю, держа в руках столичную свою добычу.
— Бедный, бедный! — причитал Чмотанов. Он встал на колени, из угла могилы выкатился еще череп другой, третий…
— И в каждом — дырочка… — коснеющим языком констатировал Чмотанов, рассматривая черепа.
Столичный прах затерялся среди прочих.
Над всеми ними Ваня насыпал маленький холмик.
Затем он шел, сшибая кресты и размахивая руками. У горизонта стыла бледная вечерняя заря.
…Чмотанов очнулся в избушке, освещенной пятнадцатисвечовой лампочкой. Ветхий лысый дед в латаной жилетке стоял у самодельной книжной полки. Пятьдесят пять томов[33]
в одинаковых темно-синих переплетах и несколько рваных брошюрок с буквой ять в заголовках составляли неожиданную в такой глуши библиотеку.— Возгащение блудного сына, — картавил старичок, стягивая с Чмотанова заляпанное грязью пальто. — Прошу, батенька, садитесь. Сейчас будем пить чай! А вы, действительно, случайно не… в некотогом годе не годственник мне? Внешнее сходство есть, и довольно большое…
Чмотанов таращил глаза, силился понять: «Картавит, отроду лет сто».
Дед возился у электроплитки, сердился:
— Опять пегегогела! Ну, ничего, мы это починим. Но каковы кгохобогы: столько тугбин постгоено, и до сих пог зне'гия — четыге копейки киловатт[34]
.Никакой пенсии не хватает. И опять выход один — нелегальное положение.
Дед ловко вставил проволочку в счетчик, тот перестал крутиться, а плитка занялась малиновым огнем.
Пили чай. Дед толковал о дружке своем Сашке, который живет в Америке[35]
, и, как и раньше, ни черта не понимает в мировой политике.— Сто лет пгожил, а ума не нажил. Так и не понял, за что его из России выпегли.
«На что намекает?» — недоумевал Ваня и осторожно спросил:
— А ты, дедок, чем занимаешься?