Смута. Том 2

— Падайте, все! — заорал Фёдор. И его поняли.

Гражданские бросились кто куда, падая ничком, откатываясь в стороны; чекисты чуть промедлили — и поплатились. Очередь «фёдоровки», слившись с басом Севкиного «гочкиса», просто смела тех, кто ещё стоял.

— Вперёд!

Фёдор ли сам это крикнул, или Севка, или Петя? А может, Лев Бобровский, с колена всаживавший пулю за пулей туда, где скрывался враг?

Бросок — укрыться за опорой, хорошо, что оставлены выступы колонн, что кирпичная кладка перегородок идёт с отступом! Выстрел, выстрел, кто там шевелится, кто поднимает голову? — пауза — выстрел — вперёд!

Фёдор перепрыгнул через тело в кожанке; кто-то — старик в остатках генеральского мундира — трясущейся рукой указал:

— Там они, господа! Там! Туда расстреливать потащили!

Вот и тупик, вот и последняя дверь — ломай, Севка!

— Эй, контра! А ну, слушай сюда!..

Как будто бы Федя где-то уже слыхал этот голос?..

— Слушай, контра, тебе говорю! У меня тут три десятка ваших, пока ещё не жмуриков! Хочешь их живыми получить — выпустишь нас, понял? И чтоб без фокусов! Может, нас ты и положишь, но и всех своих, которых мы тут набрали, тоже!

— Ах, тварь! — вырвалось у Фёдора. — Гражданскими прикрываешься, гад?! Лучше сдайся, если с мирными людьми что случится…

— Я застрелиться всегда успею, — глумливо ответили из-за двери. — Больше смерти, беляки, всё равно не дадите. А вот контру вашу мы на прощание всю положим. И легко они не умрут, это я тебе, контрик, обещаю.

Фёдор поглядел на Петю Ниткина. И Севка. И Лев Бобровский. Мол, на тебя вся надежда, умник.

И, однако, где же Две Мишени?

Петя Ниткин тоже оглянулся на друзей. За их спинами александровцы уже сбивали замки с камер, выводили заключенных:

— Выходите, господа! Выходите! Всё, мы пришли!

Вскрики, на сей раз уже от радости. Кто-то рыдает, какая-то девушка повисла на шее у Женьки Маслова; Петя откашлялся и очень внушительно сказал, обращаясь к наглухо запертой двери:

— Мы готовы рассмотреть ваше предложение. Только для начала, в качестве знака доброй воли, отпустите хотя бы женщин.

За дверью расхохотались. Очень, очень знакомым смехом.

Не может быть, подумал Фёдор. Не бывает таких совпадений. Разве что Господь сам так судил и пути нам начертал.

— Ну, зачем же вот так сразу, — прежним тоном продолжал Петя. — Ваше положение безнадёжно, с боем вы отсюда не вырветесь. А если вы оставите заложников, мы готовы вас выпустить. Даже с оружием. Но освободите хотя бы женщин, повторяю вам.

Тишина за дверью.

И вдруг — новый голос, тоже до боли знакомый:

— Не слушайте их! Убивайте всех, нас не жалейте! Не дайте им уйти!

— Ирина Ивановна! — охнул Фёдор.

Замятня за дверью — шум, крики, выстрел…

— Гранату!

Однако их опередил иной взрыв, грянувший там, по ту сторону.

Севка рванул запальное кольцо гранаты, александровцы отскочили в стороны, секунда — и подвальную дверь разнесло в щепки.

Фёдор ринулся внутрь, совсем рядом в стену ударила шальная пуля, но — открывшееся зрелище врезалось ему в память, словно снятое на фотографическую пластинку.

Сгрудившиеся в дальнем углу у стены гражданские, мужчины и женщины, все вперемешку. Рядом с ними — фигуры в чёрных кожанках, в руках — наганы и «маузеры». А ещё дальше, в углу, клубится пыль и дым от взрыва; и из этого дыма вырвался Две Мишени, в одной руке «браунинг», в другой — шашка.

За ним рванулись другие александровцы, кого-то из них зацепил вражий выстрел почти в упор, но слишком близко они уже были, и Бешанов — а его Фёдор узнал тотчас, хоть и прошло столько лет, — не успел начать стрелять в заложников.

Две Мишени с ходу выстрелил в одного чекиста, разворачиваясь, полоснул шашкой другого. Он вообще двигался с невероятной, почти нечеловеческой быстротой. Перед ним оказался Бешанов, и…

Фёдор не успел крикнуть. Йоська Бешеный выстрелил, но не с правой руки, к чему Две Мишени должен был быть готов, а с левой, засунутой в карман. Из чего-то не слишком крупного, может, даже дамского «браунинга».

Аристов дёрнулся. Сбился с кошачье-стремительного шага. Выстрелил в ответ и — небывалое дело! — промахнулся.

Что с ним случилось дальше, Фёдор не видел. Потому что глаза застлал алый туман ненависти, и не утонул в нём один только Йоська Бешеный.

И Йоська тоже заметил рванувшегося к нему александровца. На исчезающе краткий миг взгляды их скрестились, и Фёдор мгновенно понял, что его тоже узнали.

Бешанов выстрелил. С обеих рук. Из «маузера» и второго пистолета, вырванного из кармана, но Фёдор уже нырял вправо от противника, стелясь по жёсткому бетону пола, перекатился, оттолкнулся — миллион раз он проделывал это на занятиях с Двумя Мишенями, имевшим своё неортодоксальное мнение, что делать с противником, у которого пистолеты в руках.

Фёдор выпустил «фёдоровку»; его руки сейчас — самое страшное оружие. Это тоже было против всех и всяческих правил; это бы назвали неимоверной глупостью, однако Бешеный нужен был ему живым и только живым.