Смута в России. XVII век

В официальных источниках, выпущенных от имени собору конечно, о принудительной присяге бояр не говорилось ни слова. Наоборот, в грамоте в Казань и в другие города подчеркивалось, что целованье креста совершается «по общему всемирному совету» и «всею землею». Однако острое неприятие некоторыми боярами и участниками избирательного собора (в том числе временными управителями государства князем Дмитрием Трубецким и князем Дмитрием Пожарским) кандидатуры Михаила Романова было известно современникам. В начале 1614 года в Новгороде сын боярский Никита Калитин рассказывал о расстановке сил при избрании царя Михаила Федоровича: «Некоторые князья, бояре и казаки, как и простые люди, знатнейшие из них — князь Иван Никитьевич Юрьев, дядя выбранного теперь великого князя, князь Иван Голицын, князь Борис Лыков и Борис Салтыков, сын Михаила Салтыкова, подали свои голоса за Феодорова сына и выбрали и поставили его своим великим князем; они теперь очень держатся за него и присягнули; но князь Дмитрий Пожарский, князь Дмитрий Трубецкой, князь Иван Куракин, князь Федор Мстиславский, как и князь Василий Борисович Черкасский, твердо стояли против и не хотели соглашаться ни на что, что другие так сделали. Особенно князь Дмитрий Пожарский открыто говорил в Москве боярам, казакам и земским чинам и не хотел одобрить выбора сына Феодора, утверждая, что как только они примут;го своим великим князем, недолго сможет продолжаться порядок, но им лучше бы стоять на том, что все они постановили раньше, именно не выбирать в великие князья никого из своих одноплеменников»[774]. Позиция князя Дмитрия Пожарского была понятна, он должен был продолжать придерживаться договоренностей своего земского правительства о призвании королевича Карла-Филиппа. Сейчас уже трудно определенно сказать когда наступил поворот в воззрениях князя Пожарского, но бесспорно, что кандидатура Михаила Романова утверждалась в острейшей политической борьбе. Этим и были вызваны рассказы о том, что бояр приходилось принуждать принимать присягу.

Между 21 и 25 февраля могли возникнуть еще другие разговоры об ограничительной записи, которую бояре хотели взять с молодого царя, по образцу царя Василия Шуйского. Этот бродячий сюжет об ограничении самодержавия Михаила Романова обычно с сочувствием обсуждается в либеральной историографии (и не только в ней, судя, по позиции В.О. Ключевского), но с негодованием отвергается монархистами. Основа споров лежит в каком-то неясном предании о выдаче «писма» царем Михаилом Федоровичем, зафиксированном подьячим Григорием Котошихиным во второй половине XVII века: «Как прежние цари после Ивана Васильевича обираны на царство; и на них были иманы писма, что им быть не жестоким и непалчивым, без суда и без вины никого не казнити ни за что, и мыслити о всяких делах з бояры и з думными людми сопча, а без ведомости их тайно и явно никаких дел не далати»[775]. Сложные обстоятельства появления записки беглого подьячего в Швеции, составлявшего своеобразный отчет для королевской канцелярии об образе и порядке управления Московского государства при царе Алексее Михайловиче, заставляют с настороженностью отнестись к этому известию. Григорий Котошихин передавал впечатление людей своей эпохи о давно миновавших временах. В таком же публицистическом контексте обвинений «сильным людям» находится известие о «роте» (присяге), которую выманили у молодого царя Михаила Романова в Псковской летописи. Существуют более поздние свидетельства Ф.И. Стралленберга и В.Н. Татищева об ограничительной записи Михаила Федоровича, но они явно вторичны и больше связаны с событиями времен Верховного тайного совета и подготовки «кондиций», разорванных императрицей Анной Иоанновной в 1730 году[776]. Даже копии текста этой записи не существует, как и нет свидетельств о том, что она выполнялась. Прав С.Ф. Платонов, после пересмотра всех источников, связанных с этой темой, заметивший, что «сама боярская дума в момент избрания Михаила, можно сказать не существовала и ограничивать в свою пользу никого не могла»[777]. Однако Л.М. Сухотин в своих заметках, адресованных «будущему исследователю избирательного собора 1613 года», оставлял возможность для продолжения полемики. Он предполагал посвятить специальную работу «деятельности московских правительств 121 года, так называемого земского, действовавшего накануне избрания царя, и царского, его сменившего». Выход в свет известной работы П.Г. Любомирова о нижегородском ополчении остановил его намерения и Л.М. Сухотин ограничился всего лишь несколькими наблюдениями (зато входящими в золотой фонд историографии этой темы). Л.М. Сухотин считал, что «подобная запись была желательна не только сходившим со сцены правителям, долго упорствовавшим против избрания Михаила, но и многим членам думы, и притом в своей среде весьма влиятельным, как князья Мстиславский, Голицын, И.С. Куракин, тоже бывшими противниками избрания Михаила»[778].